Книга Жук - Ричард Марш

сразу же возникало ощущение, что, поймав ваш взгляд, этот человек видит вас насквозь и легко читает ваши мысли. Мне никогда не приходилось встречаться с людьми, в чьем взгляде так отчетливо можно было бы прочитать сигнал об исходящей от них опасности. Было совершенно очевидно, что тот, кто, однажды вступив в контакт с моим ночным гостем, намерен продолжить общение с ним, должен быть готов к неизбежным плачевным последствиям этого решения, и винить в них ему придется себя самого. Потому что контакт с таким человеком означал прямой контакт с самим злом, и это не могло остаться безнаказанным.

Надо заметить, что я и сам обладаю необычайно тяжелым взглядом. Например, мне не составляло труда «переглядеть» любого из мужчин, с кем меня когда-либо сводила судьба. Но, смотря в лицо моему незваному гостю, я сразу почувствовал, что лишь благодаря предельному напряжению силы воли могу сдерживать поток какой-то мрачной энергии, которую излучал его взгляд. Возможно, это была всего лишь игра воображения, но я – человек отнюдь не экзальтированный и не страдаю чрезмерной впечатлительностью. Так что, если все дело и было в моем воображении, то уж очень тяжелые, неприятные эмоции оно будило в моей душе. Так или иначе, мне теперь было понятно, что мой гость вполне мог повлиять на состояние нервного, психологически неустойчивого человека с помощью одного лишь взгляда. Причем это воздействие могло иметь самые катастрофические последствия – в частности, мой визитер наверняка легко убедил бы такого человека в том, что обладает чуть ли не сверхъестественными способностями. Скажу так: если на свете и есть люди с так называемым «дурным глазом», в существование которого, наряду с некоторыми другими цивилизованными народами, всерьез верят итальянцы, то одним из них точно был мой гость.

Мы молча смотрели друг на друга, наверное, минут пять, и я уже начал думать, что еще немного – и я не выдержу. Поэтому я решил прервать затянувшуюся паузу вопросом:

– Можно мне поинтересоваться, каким образом вы проникли на мой задний двор?

Мой гость вместо ответа поднял руки, а затем опустил их через стороны, развернув ладони ко мне. В этом жесте, как мне показалось, было что-то неуловимо восточное.

– Вот как? В самом деле? Простите, возможно, с вашей точки зрения вы все мне объяснили. Но мне бы все-таки хотелось, чтобы вы ответили мне так, как принято у нас, то есть словами. Поэтому повторяю свой вопрос: итак, каким образом вы оказались на заднем дворе моего дома?

И опять ни слова в ответ – только тот же жест.

– Возможно, вы не очень хорошо знакомы с английскими обычаями и правилами поведения, а потому не осознаете, что своими действиями нарушили закон и можете понести за это наказание. Если я вызову полицию, вы окажетесь в очень неприятной ситуации. А я так и сделаю, если вы немедленно не представите необходимые объяснения.

Ответа я не получил и на этот раз – если не считать гримасу, исказившую лицо моего гостя. Судя по всему, это была улыбка, по которой можно было сделать вывод, что его презрение к полиции слишком велико, чтобы облекать его в слова.

– Чему вы смеетесь? Вам кажется, что угроза передать вас в руки полиции – это шутка? Боюсь, если вам придется иметь с ней дело, вам так не покажется. Вы что, вдруг утратили дар речи?

Мой гость тут же продемонстрировал, что мое предположение ошибочно.

– Я пока еще в состоянии управлять своим речевым аппаратом.

– Ну, это уже что-то. Возможно, вопрос о том, как именно вы пробрались на мой задний двор, слишком деликатный. Тогда, может быть, вы скажете мне, почему вы это сделали?

– Вы знаете, почему я пришел.

– Простите, но я никак не могу согласиться с вашим утверждением. Мне это как раз неизвестно.

– Неизвестно, вы говорите?

– А по-вашему, я об этом знаю? Ну, тогда я выскажу предположение, которое лежит на поверхности – вы пробрались сюда, чтобы совершить кражу.

– Вы называете меня вором?

– А кто же вы?

– Я не вор. Повторяю – вы знаете, почему я сюда пришел.

Мой собеседник чуть приподнял подбородок. В его глазах появился некий намек, который я, видимо, должен был понять, но, к разочарованию гостя, не уловил. Я в ответ пожал плечами.

– Я пришел, потому что вы этого захотели, – пояснил он.

– Потому что я этого захотел? О боже! Ну и ну!

– Вы весь вечер хотели, чтобы я пришел. А то я не знаю! Когда она говорила с вами о нем, кровь кипела у вас в жилах. Когда он выступал, все его слушали, а вы ненавидели – потому что он зарабатывал очки в ее глазах.

Эти слова поразили меня. Либо мой собеседник имел в виду то, о чем я думал – но это было совершенно невозможно, просто невероятно, – либо произошла путаница, и мы с ним неправильно понимали друг друга.

– Послушайтесь моего совета, мой друг, и не пытайтесь вести себя со мной как шулер – я в этих делах кое-что понимаю, знаете ли.

На этот раз мое замечание, похоже, сбило с толку моего собеседника. На его лице появилось озадаченное выражение.

– Не понимаю, о чем вы, – сказал он.

– Что ж, в таком случае мы квиты. Я тоже не могу сообразить, о чем вы толкуете.

– Чего вы не можете сообразить? Разве я не сказал вам утром, что приду, если вы этого захотите?

– Кажется, я припоминаю, что вы упомянули о чем-то подобном. Но как эти ваши слова соотносятся с происходящим?

– А вы разве не испытываете по отношению к нему то же, что и я?

– По отношению к кому?

– К Полу Лессингему.

Эти слова были сказаны негромко, но в них, если можно так выразиться, было вложено столько ядовитой злобы, что мне сразу стало ясно: желания причинить зло Апостолу у моего собеседника в избытке.

– Признайтесь же, какое именно чувство вы испытываете по отношению к нему?

– Ненависть.

Можно было не сомневаться, если такой человек, как мой гость, кого-то ненавидит, то всерьез – именно так, как принято на Востоке. Я бы, пожалуй, не удивился, если бы при одном лишь произнесении вслух имени Лессингема злоба опалила его губы, словно огнем.

– Я вовсе не готов признать, что испытываю по отношению к Лессингему то чувство, которое вы мне приписываете. Но если даже допустить, что это в самом деле так, – что из того?

– Те, кто ненавидят кого-то, имеют много общего.

– Справедливость этого тезиса мне тоже не хотелось бы торопиться признавать. Но давайте-ка пойдем чуть дальше – какое все это имеет отношение к вашему появлению ночью во дворе моего дома?

– Вы ее любите, – заявил гость. Я на этот раз не стал просить назвать имя той, которую он имел в виду, – мне не хотелось, чтобы эти мерзкие губы произносили его. – А она любит его, и это плохо, неправильно. Если вы этого захотите, она полюбит вас – так будет хорошо.

– Вот как. Ну и как же можно достичь этой цели, к которой, по-вашему, я всем сердцем стремлюсь?

– Дайте мне вашу руку. Скажите, что вы этого хотите. И это произойдет.

Сделав шаг вперед, мой собеседник вытянул руку по направлению ко мне. Я заколебался. В поведении и действиях гостя было нечто такое, что на мгновение вызывало у меня восхищение и – вопреки всякому здравомыслию – веру в его слова. В моей памяти замелькали многочисленные услышанные мною когда-то истории о договорах с дьяволом. У меня даже возникло ощущение, что силы зла в этот момент как раз находятся где-то совсем рядом со мной. И еще я подумал о моей любви к Марджори, которая вдруг проявилась после всех этих лет. В моей душе вспыхнул восторг от одной мысли о том, что я смогу заключить мою возлюбленную в объятия, прижаться губами к ее губам. Я встретился взглядом с моим искусителем, и у меня в мозгу возникла картина прочих наслаждений, которые сулило мне завоевание прекрасной Марджори, – сводящие меня с ума образы так и замелькали перед глазами. Только бы ее добиться! Только бы добиться!

Господи, какую же чепуху нес мой визитер! Ну, предположим – просто ради шутки, – что я в самом деле вложу свою руку в его ладонь и выскажу вслух мое сокровенное желание, о котором гостю было прекрасно известно. И что? С другой стороны, какой может быть вред от того, что я так поступлю? Это же будет