Книга Дети Воинова - Жанна Вишневская

Карточка абсолютно здоровой Маечки напоминала многотомное собрание Чехова, стоящее у нас на полке. Выписки из нее подвыпившие врачи читали всей поликлиникой на новогодних банкетах. Вышедший на пенсию раньше времени врач «неотложки» даже хотел написать роман, но постеснялся – все-таки соседи, неудобно.

В семье беззлобно подшучивали: «Софочка кохтает». Мне всегда представлялась курица-наседка, которая квохчет над своими цыплятами. Это почему-то очень веселило. Это уже потом я узнал, что выражение пошло от «зи кохтаг», что на идише означало «она волнуется».

Кстати, бабушка с дедушкой говорили дома исключительно на идише.

Я языка не понимал, злился, но некоторые расхожие фразы запомнил и даже иногда использовал в разговоре, пусть и не всегда к месту.

Так, я решил показать класс в разговоре с бабушкой Серафимой и дедой Осипом, когда они приехали на Новый год. Мы как раз все сидели за столом, и на предложение бабушки Симы доесть кашу я на чистом идише посоветовал ей сначала: «Гей какен», а затем, обратившись к дедушке, предложил: «Киш мири ин тухес». И замер в ожидании оваций, которые, однако, не состоялись. Мой главный защитник, дедушка Миша, отсутствовал, так что по тухес мне накидали от души, и какен в этот день мне было делать довольно больно.

* * *

Праздновать Новый год начинали часов в одиннадцать. С радостью или грустью провожали старый год – когда хороший, а когда не очень. Казалось, что ровно через час все изменится: все плохое останется в старом году, а новый принесет только радость и веселье. Лишь однажды я засомневался, когда мне пришлось встречать Новый год с зубной болью, и она никуда не исчезла после боя курантов. Боль через несколько дней прошла сама по себе, а иллюзия так и осталась на всю жизнь.

Ровно в полночь хлопнула пробка, дежурно-кокетливо взвизгнули дамы, пенная струя шампанского ударила в падшего ангела, осчастливив его очередной порцией спиртного. Облизнувшись, ангел плотоядно уставился на обтянутые чулками женские коленки и приготовился слушать байки. А послушать было что.

После того как мямля-Ильич прошамкал поздравления многосисечному коллективу, начался новогодний «Голубой огонек». Его слушали вполуха, потому что дома начиналось самое интересное.

Мама совершенно не переносила праздного сидения за столом, ей надо было всех занять играми. Они с папой заранее набрасывали новогодний сценарий, придумывали стихи, шарады, наряжались в костюмы. Папа однажды даже раздобыл у каких-то знакомых костюм Деда Мороза. От него пахло табаком, водкой, потом и кулисами. Папа потел, задыхался и кашлял, как старый астматик, но терпел. Зато дети были в восторге.

Гриша даже прочел стихотворение, по-моему, очень хорошее. Я так и не понял, за что его отругали и отправили спать.

Здравствуй, Дедушка Мороз, Борода из ваты! Ты подарки нам принес, Пидорас горбатый?

Чтобы как-то замять ситуацию, решили поиграть в загадки.

Первого загадующего должна была выбрать считалка. И тут возникло затруднение на ровном месте. Считалка была самая простая и всем известная:

Опа-опа, Америка, Европа, Азия, Китай, Из вагона вылетай!

Ну, и соответственно, вылетевший из вагона должен был загадывать.

Вот только считать взялся деда Миша.

Считалку он, конечно, знал, но только в несколько адаптированном варианте, для после восемнадцати и старше.

Начал он довольно бодро:

– Опа-опа… – Потом неуверенно продолжил: – Зеленая ограда… – И в надежде на подсказку обернулся к уже давившемуся от хохота Сене.

Мы непонимающе переглянулись.

Сеня наклонился к папе и прошипел продолжение.

Мой острый слух все же уловил концовку, значение которой я понял лишь через много лет. Но запомнил с ходу:

– Девки трахают попа, так ему и надо!

К счастью, женщины за столом не обладали моим тонким слухом, иначе бы деда, Сеня и папа вылетели бы не из вагона, а из окна.

После некоторого замешательства загадывать новогоднюю загадку выпало папе. Мама, правда, сначала потребовала, чтобы папа изложил загадку ей. Посоветовалась с обеими бабушками. Те, хоть и не угадали, но и подвоха не почуяли.

Подвыпивший папа, заручившийся одобрением женской половины, на голубом глазу загадал:

– Как на черном фоне красным цветом сделать белое пятно?

Дети и взрослые озадачились. Долго совещались, но пришлось сдаться.

Папа принял еще стопку и гордо заявил:

– Надо вставить негру в попу редиску и откусить!

За пропаганду этой крайне негигиеничной и расистской, по сути, процедуры папу выставили до конца вечера на кухню. Сеня и дедушка из мужской солидарности отправились с ним, прихватив закуску и бутылку. По раздающемуся оттуда хохоту нетрудно было догадаться о содержании последующих загадок.

* * *

Дедушка Осип за последнее время сильно сдал – сказались годы и болезни. И он, и Самуил были уже на пенсии. У дедушки начали слегка дрожать руки, и поэтому оперировать он уже не мог, хотя консультировал по-прежнему. Очень переживал. Я слышал, как бабушка Серафима говорила на кухне, что Осип потерял интерес к жизни. Его все старались расшевелить. Он вежливо улыбался, но продолжал что-то задумчиво оперировать на тарелке.

Чтобы как-то привлечь его к делу, баба Геня опрометчиво попросила его разрезать гигантский торт «Наполеон». Это она погорячилась. Деда Осип встрепенулся.

Для начала он в приказном порядке заставил всех вымыть кухню. Потом устроил разнос из-за плохо наточенных ножей, сказав, что таким инструментом он только зарежет, но никак не разрежет. Подложил под многострадального «Наполеона» чистое полотенце. Долго примеривался к лоснящемуся от заварного крема телу. Спросил, из чего готовили, сколько дней пропитывался, пожурил, что надо было позвать раньше, а теперь может что-то пойти не так, и за успех он не ручается. Забраковал передник со свекольным винегретным пятном и надел мамин врачебный халат.

Деда Миша напросился в ассистенты. Отказать любимому родственнику и другу Осип Иванович не сумел. Доверил держать салфетки. Я, как кот из циничного анекдота, пристроился под столом в ожидании сладких отходов операционного производства.

Наконец час настал. Яркий свет наспех прикрученной настольный лампы освещал «Наполеон». Рука дедушки перестала дрожать, взмахи были точны и быстры, торт разваливался на абсолютно равные куски с фантастической скоростью. Это выглядело настолько красиво, что все залюбовались. Деда Миша так зазевался, что чуть не лишился пальца. Виртуозно ампутированные куски благоговейно переложили на тарелку и потом даже боялись притронуться, а только смотрели, как на произведение искусства. Впрочем, позже все-таки съели, деда Осип сам подал пример. Бабушкин талант тоже нельзя было оставить без внимания.