Книга Десять дней до конца света - Манон Фаржеттон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я пойду спать, – говорит она, избегая его взгляда.
Ч – 113
Пальцы Гвенаэля бегут по позвонкам Сары, обводя кружком каждый выступ. Ее голова лежит у него на груди, глаза закрыты. Дыхание, вздымающее спину, мало-помалу становится ровнее. Он скользит взглядом по этому хрупкому телу, задерживается на округлости ягодиц, целует стриженые волосы. Подняв глаза, так же вдумчиво рассматривает пятна на потолке.
Сара хотела создать их собственную семью. Большую, шумную, с чадами и домочадцами. Но взрывы поставили крест на их планах. У Сары никогда не будет чад и домочадцев, и об этом он больше всего грустит во всей этой истории. Не иметь возможности исполнить это общее желание, не разделять его с Сарой каждый день, не видеть, как растут их дети, не пытаться защитить их от остального мира, не помочь им стать взрослыми, которым эта жизнь по плечу. Он очень этого хотел. Хотел видеть ее матерью. Хотел быть отцом. Он, всю жизнь созидающий в одиночестве, так хотел создать что-то с Сарой, ведь она невосприимчива к процессу его творчества, даже после всех лет, прожитых вместе.
От этой ли невозможности дать жизнь бежит он, силясь во что бы то ни стало закончить роман, прежде чем на их жизни упадет нож гильотины?
Может быть. Его насущная потребность нерациональна, он только знает, что эта история хочет быть рассказанной, что эти персонажи не оставят его в покое, пока он не узнает, что с ними сталось. Он дал себе передышку на один вечер; но он знает, что ночью, когда Сара уснет, встанет, чтобы двигаться дальше в своей истории.
Голова Сары перекатывается по его груди, и взгляд голубых глаз устремляется в глаза Гвенаэля.
– О чём ты думаешь?
– О том, как я тебя люблю.
– И как же?
– Бесконечно в квадрате.
Она улыбается. Привстает, опираясь на локти.
– Докажи мне это еще раз.
Ч – 102
Лили-Анн и Браим скачут во главе группы. Они выбирают дорогу благодаря карте местности, найденной на конном заводе, предпочитая сельские проселки переполненным шоссе. Лили-Анн знает, что сегодня они не доберутся до цели, лошадям не преодолеть сто километров одним махом. Однако сегодня впервые с тех пор, как они покинули Париж, она действительно чувствует, что движется вперед, и это успокаивает.
– Ты веришь в Бога, Браим? – вдруг спрашивает она, въезжая под деревья, которые растут по обеим сторонам дороги.
– Да. – Задумавшись на несколько секунд, он продолжает: – Но я не верю, что Он смотрит на нас и судит каждую минуту. Я хочу сказать, и так понятно, что у Него нет времени помогать каждому персонально, ты только взгляни, сколько людей мыкают горе в этом мире. Вот потому-то люди и должны помогать друг другу, понимаешь, потому что Он не может везде успеть. И молиться Ему надо, только когда просишь о чём-то очень важном. Не то внесешь помехи и Он не сможет ответить тем, кто действительно нуждается в Его помощи.
– Значит, по-твоему, помогая другим, ты как бы делаешь работу, которую твой Бог делать не успевает?
– Точно.
Лили-Анн эта мысль нравится. Она родилась в семье атеистов и впервые так конкретно задается вопросом о вере.
– А в жизнь после смерти ты тоже веришь?
Браим пожимает плечами.
– Знаешь, было бы грустно знать, что жизнь кончается навсегда, когда ты отдаешь концы. Но если там ничего нет, ни рая, ни ада, ни чего бы то ни было, грустить не придется, потому что ну как же, мы все будем мертвы, то есть совсем мертвы-мертвы, без возможности думать и чувствовать. Так что, скажу я тебе, там будет видно.
Если что-то есть, я буду рад. Если всему конец, огорчиться не смогу. Кругом в выигрыше.
Лили-Анн улыбается. Умереть – и кругом в выигрыше. Только в устах Браима подобное не кажется нелепицей.
Некоторое время они молча едут шагом по обочине дороги.
– А взрывы, как по-твоему, их послал твой Бог? В наказание людям или что-то в этом роде?
– О нет. Это, верно, Его недосмотр, Он заметил проблему слишком поздно. Иначе Он принял бы меры.
В его голосе звучит такая вера… Лили-Анн и сама хотела бы ею проникнуться, поверить, что кто-то заботится об их планете. Но она не может. Ей это слишком чуждо.
Она оглядывается на Валентина, который еле тащится сзади. Он их задерживает. Однако она не может решиться бросить его. Ей хочется, чтобы их пути скорее разошлись, и в то же время она понимает, что будет больно, всё равно что отрезать по живому. Как может человек внушать столь противоречивые чувства?
Она вновь утыкается в разложенную на холке лошади карту, изучая оставшийся путь.
Ч – 98
Валентин вынимает ноги из стремян и болтает ими, чтобы хоть немного их размять.
Девочки и Гвенаэль, кажется, ездили верхом всю жизнь. Браим, не сидевший на лошади с детства, тоже держится неплохо. А вот Валентин просто смешон. Он натер ягодицы, ноги и промежность будут болеть еще много дней, а больше всего его раздражает полное отсутствие контроля над лошадью. Особенно потому, что идет она медленнее остальных и через каждые десять шагов догоняет их тряской рысью, невыносимой для седока. Но еще невыносимее ему поведение Лили. С тех пор как они выехали с конного завода, она его игнорирует. Даже в полдень, когда они остановились, чтобы дать отдых лошадям, – спешившись, он думал, что никогда больше не сможет ходить, – Лили ни разу на него не взглянула. Но у Валентина нет времени ждать, когда она соблаговолит обратить на него внимание. Валентин начал раскрываться, отступить он уже не может. Он должен хотя бы попытаться ей объяснить.
– Давай, милый, – шепчет он своему мерину, – догони ее.
Это занимает пятнадцать минут отчаянных усилий, но он оставляет позади Сару и Гвенаэля. Нагнав Лили, обращается к ней:
– Тогда, у окна, тоже был не я. Не совсем я.
Она оборачивается. Натягивает поводья, чтобы поравняться с ним.
– Как это?
– Я подарил тебе снимок, какой ты хотела.
– Так ты вдобавок читаешь мои мысли?
Вдобавок к чему? Спросить он не решается, так очевидна ее враждебность.
– Ты шла легким шагом, – говорит он, – улыбалась, день был такой солнечный… Ты хотела беззаботности. Я тебе ее дал. Вот и всё.
– Но тогда объясни мне, Валентин, кто же ты? Если не тот, кто послал мне бумажный самолетик, и не чувак в носках с вертикальными полосками?
– Оба понемногу. И еще сотня других. Все мы многогранны.
Она качает головой.
