Книга Узы ненависти - Тата Кит

Арчи нежно целует меня в кончик носа и покидает мое тесное лоно. Подходит к раковине и ополаскивает лицо, вероятно, холодной водой. Опирается руками о край раковины и поворачивается лицом ко мне. На губах играет улыбка победителя.

— Ты ахуительна. Я, сука, весь мокрый.

Неожиданно, но вполне в его стиле — бросать острыми словечками, не приправленными романтикой и прочими розовыми соплями.

Спрыгиваю с кухонного островка. По бедру стекает влага, которую я стираю майкой, подобранной с пола.

— Сегодня ночуешь в моей комнате, — единолично решает Арчи и сверлит меня глазами.

— Нет, — ядовито усмехаюсь ему в ответ и подбираю с пола шорты.

— Вредная, — улыбается Арчи, но опасно прищуривает глаза.

— Непокорная, — бросаю ему без тени улыбки и удаляюсь из кухни, бессовестно виляя голым задом.



Глава XXIII

— Рожа прожорливая, хорош блины питонить. Другим ничего не оставишь, — Жорик в очередной раз оттолкнул Дэна от плиты. — Даша со сковороды снять не успевает, а твой комбайн уже молотит.

Сегодня случился редкий случай, когда Жорик позволил ему хоть чем-то помочь на кухне. И доверил мне сразу печь блинчики, которые любит вся охрана, коих только на территории особняка оказалось двенадцать человек.

Я уже успела пожалеть, что спустилась на кухню в шесть утра, так как за полтора часа готовки тесто стремительно убывало, а блинов больше не становилось. И всё из-за Дэна и двух других периодически появляющихся охранников, которые голодали после ночного дежурства на территории.

— Ты просто завидуешь, что Дашины блинчики улетают быстрее, чем твои. Но ты не волнуйся, ты всё равно останешься моей самой любимой женой, — подмигнул Дэн повару, за что, наконец-то, был изгнан из кухни вафельным полотенцем.

— Идиота кусок, — беззлобно подытожил Жорик и продолжил готовить сосиски и овощи на электрогриле.

Перевернула блинчик и заглянула в вазочку с конфетами. Взяла одну из них — барбариску. Развернула фантик и отправила сладость в рот, с блаженством ощутив вкус беззаботного детства, шумных игр, походов в лес и парк аттракционов с родителями и братом.

Но сейчас все это давно позади и я имею то, что имею — ничего. У меня отняли чувство собственного достоинство, право на свободу и выбор. И всё это отдавало горьким привкусом безысходности, который не перебьёшь барбариской.

Отложила готовый блин на тарелку, залила новый и вскрикнула от того, что кто-то достаточно наглый отклонил меня назад, словно мы танцуем танго.

Арчи. Кто же ещё может себе позволить подобную, не спрашивая и не ставя в известность?

Мужчина обрушился на мои губы, словно ураган — внезапно, порывисто. Напористо проник языком, заставляя поддаться и открыться его силе.

От него пахло потом, кожа, привычно обнаженного торса, была влажной и горячей. На шее полотенце, свидетельствующее о том, что он прямиком из своего личного спортзала.

Прикусив напоследок нижнюю губу, вернул меня в вертикальное положение и самодовольно улыбнулся:

— Доброе утро, — зажал между зубами конфетку, которая буквально несколько секунд назад была в моём рту. — Сладкая.

Сделала вид, что ровным счетом ничего не произошло и вернула внимание сковородке, на которой жарился уже обугленный блин.

— Завтрак через двадцать минут, — бросил Арчи повару и, судя по шагам, вышел из кухни.

Обернулась, чтобы убедиться в его отсутствии и наткнулась на ошарашенный взгляд Жорика, который понял, что ничего не понял. В ответ лишь равнодушно пожала плечами, будто ничего особенного не произошло, и вернулась к многострадальной выпечке.

Ближе к обеду, когда разговоры и движения внутри особняка поутихли, а Арчи покинул его стены ещё утором, я решила немного прогуляться по территории. Хотелось подышать свежим воздухом после нескольких дней непрерывных дождей.

Впрочем, и сейчас погода не была располагающей для прогулок. Порывы холодного ветра то и дело забирались под вязаный кардиган, заставляя кожу покрываться крупными мурашками. Но мне нравилась пасмурность весеннего неба и шум тайги, создаваемый потоками неуемного ветра. Словно совсем рядом был бушующий океан, накрывающий берег разрушительными волнами.

Не спеша обошла особняк и решила остановиться у дерева, на котором висели качели. Перевернула дощечку сухой стороной вверх, села и начала плавно раскачиваться, не замечая прохлады и одиночества.

В такую погоду особенно сильно тянет к уединению, когда не нужны разговоры и пустые рассуждения; когда просто хочешь побыть с самим собой и углубиться в свои мысли, не замечая происходящего.

Подняла взгляд на тяжелое серое небо. Серое. Горько усмехнулась. От этого цвета никуда не уйти. Он всегда где-то рядом, всегда в мыслях, даже против моей воли. Серые глаза моего личного Демона подобны этому пасмурному небу — столь же величественные и с таящейся в них угрозой. В любой момент на мою голову может обрушиться разрушающая стихия и нет шанса укрыться. Не успеешь. Тебя просто снесет ураган чувств, сплетенный из ненависти и страсти. Раз за разом. Снова и снова.

Тяжело вздохнув, опустила взгляд и увидела приближающегося Михаила, в руках которого был пушистый плед.

— Уже вернулись? Цербер снова в своей обители? — спросила у мужчины, взяла предложенный плед и накинула его на плечи.

— Да. Арчи решил оставшийся день поработать дома. Что ты, прям, «Цербер»? — передразнил меня Михаил, усмехнувшись. — Он может быть, жесткий, но не жестокий.

— Ну, да. Он просто душка. Должно быть, полдня переводил старушек через дорогу и снимал котят с деревьев.

— Как видишь, на наших деревьях нет ни одного котенка, — улыбнулся мужчина и вокруг его глаз появились морщинки.

Некоторое время молча наблюдали за движением туч. Каждый думал о чем-то своем и не мешал это делать другому.

— Когда меня отпустят домой? — задала я вопрос, волнующий на протяжении двух месяцев.

— Честно говоря, не знаю, Даша, — мужчина нахмурил брови и взглянул мне в глаза. — Ты первая, кого мы удерживаем здесь силой. Прости.

— В смысле, первая? — не поняла я и, прекратив раскачиваться на качелях, испытующе уставилась на мужчину.

— До тебя девушки в особняке появлялись так же, как Илона, либо их привозил кто-то из наших водителей. Как правило, это такие же девушки, что расплачиваются за долги родных и даже мужей, натурой.

— А почему мне так нельзя? Покидать особняк и возвращаться тогда, когда того захочет этот страж, а возможно и хозяин, ада? Почему я должна здесь жить, а не появляться набегами?

— Не знаю, может, потому что ты умна и вряд ли вернешься добровольно в эти стены? Ведь не вернешься?