Книга Самое чёрное сердце - Анна Змеевская

«Ни о чём не жалею, — буквально вчера заявил один такой говнюк, нагло ухмыляясь мне в лицо. — Ка-ак же это было весело!»

А я в кашу разнесла ему полбашки разрывным патроном. Тоже не пожалела. Вот ни разу. Весельем, правда, и не пахло: последнюю жертву сидских мразей пришлось буквально собирать по кусочкам. Как конструктор. Только вместо деталек — груда окровавленных потрохов.

Выжила, слава Тьме. Но до сих пор в реанимации, в стабильно тяжёлом состоянии.

Девчонке едва стукнуло шестнадцать. Ровесница нашего Подрика, для тридцатилетней меня — ещё почти ребёнок. Как она будет жить после случившегося, сможет ли вообще жить с этим? Который день не могу перестать о ней думать.

Зато наш главный ликвидатор наконец стал осознавать, куда именно попал и что за жесть тут творится. По крайней мере, выражение лица у него после очередной моей «сказочки» было очень красочное, и за прибитого на месте недопринца он мне выговаривать не стал. Уж не знаю, то ли просто не захотел, то ли язык не повернулся.

«Застрелен при попытке сопротивления, — только и сказал Люк, пожав плечами. — Жаль, подох быстро».

«Виновата, сэр, — горестно откликнулась я. — Больше не повторится».

Врать не буду, и впрямь жаль, что для начала не прострелила рогатому ублюдку брюхо и обе коленные чашечки. Но увы, когда выступаешь за команду хороших ребят, приходится играть по их правилам. Даже если в тебе самой хорошего чудовищно мало.

День, в противовес моим мрачным раздумьям, выдался солнечный — редкое событие для начала зимы на Западе. Побродила какое-то время по извилистым тропинкам; поглазела на зеленовато-прозрачную воду, шумно бегущую в одном из множества здешних ручьёв, и на затейливые бронзовые скульптуры, якобы изображающие глаштинов. Знал бы незадачливый творец, как эти страховидлы выглядят на самом деле…

Да, мысли мои ожидаемо далеки от красот природы. Настолько далеки, что я едва не свалилась в ледяную воду. Трижды. И на этом решила, что хватит с меня прогулок. Взяла в ближайшем киоске очередной стаканчик с кофе — не то четвёртый, не то пятый по счёту

— и плюхнулась прямо на землю, на островок желтоватой травы, что ютится у массивных корней старого дуба. Ну, относительно старого. Этому деревцу всего-то лет шестьсот; есть у нас и такие, что давненько разменяли вторую тысячу лет.

— Мор! Мор! — зашелестели у меня над головой десятки писклявых голосков. — Поиграй, поиграй, поиграй нам!

— Играла уже, — возразила я, подпихнув себе под спину рюкзак. — Всё, лавочка прикрыта, отвяньте!

Вышло почти дружелюбно. Пусть я и не выношу весь фейский род, но… да ладно, кто вообще способен ненавидеть пикси? Крошечные нескладные человечки с красивыми пёстрыми крыльями — не стрекозиными, как любят изображать в детских книжках, но скорее напоминающими пышный бутон диковинного цветка. Нелепые, забавные, в целом безобидные создания. А ещё вороватые, прилипчивые и жутко болтливые. Какие угодно, но вовсе не злые.

— Поиграй!

— Не-а, не хочу.

Не то чтобы я хоть когда-то не хотела играть. Музыка всегда со мной. Внутри меня. Зудит на кончиках пальцев и просится на волю, скучая в тишине. Всю мою сознательную жизнь музыка любила меня, а я платила ей взаимностью. Даже моя тёмная сущность это знает — недаром же идеальным проводником для неё стала скрипка? Некоторые другие вещи тоже годятся, но лишь скрипка делает меня по-настоящему опасной.

Вернее, мою магию. Я опасна сама по себе, без всяких колдовских штучек. Чего, кстати, нельзя сказать о некоторых моих ушастых родичах. Сидхе зависимы от своей магии, ужасающе мощной, но до смешного неполноценной.

Ну откуда бы ещё взяться сказочкам о проклятом веретене и отравленном яблоке? В этих историях немало истины — редко какой сидский чародей способен воздействовать на человека или нелюдя напрямую, не используя проводник. Оттуда же возникло поверье, что нельзя принимать дары от фейри. А также нельзя ничего есть и пить, если окажешься в Сиде.

Поспорить тут сложно. Да только еда и питьё — последнее, о чём надо беспокоиться человеку, поимевшему сомнительное счастье загреметь в Сид.

Музыку можно не только сыграть, но и записать на бумаге. Правда, вдохновение, капризная зараза, вечно посещает в самый неподходящий момент. Сейчас вот пришлось уложить тетрадку прямо на колени, и она упрямо гнётся под давлением шариковой ручки. А я точно так же упрямо царапаю на странице нотную запись — неровную, скачущую вверх-вниз, точно кардиограмма.

— Какие странные буквы, — пропищала одна из феечек, нагло усевшись мне на плечо. — Ни слова непонятно!

— Это ноты, глупышка, — фыркнула я, не отрываясь от своего занятия. — Так записывают музыку.

— Что значит «песня крови»?

Я открыла было рот. Тут же закрыла. Озадаченно глянула на феечку, а затем на две руны, которые сама же и вывела в верхнем углу страницы.

Хотела бы я знать.

Ума не приложу, почему в голове так крепко засели именно эти два слова. И где я их вообще слышала? Раз про кровь, то наверняка в одном из тех дурацких снов.

Не плохих, но выматывающих, душных и тревожащих; пуще прежнего усугубляющих тот раздрай, что поселился внутри с некоторых пор. С того самого вечера, когда Люк… когда я…

Не уверена, что в аркадийском языке есть слова, способные просто и ясно выразить нечто в духе: «ну, в общем, тот чел засадил мне свои клычищи, и я такая просто кончилась как личность, а теперь всё как-то сложно». Ни в каком языке их нет. Видит Тьма, изобразить музыку на бумаге гораздо проще, чем внятно выразить чувства какими-то там словами и буквами.

Конечно, как специалист в области сверхъестественной биологии я не могу не знать, что от вампирского укуса вполне нормально словить и оргазм, и наркотический приход, и даже то и другое одновременно. Только вот сухие строки на странице учебника — дело одно, а потерять всякий стыд и открыто домогаться своего шефа, в которого, кстати, втюрилась по самое дальше некуда.

Блин. Бли-ин!

Рывком захлопнула тетрадь и страдальчески уткнулась в неё лбом. Стайка пикси взволнованно загомонила надо мной, переживая, не окочурюсь ли я от стыда прямо здесь.

Я могла бы.

Нет, ну ладно, сам шеф не особо протестовал. Вроде бы. Да что уж лукавить. то, что мы не упали трахаться прямо там же, где стояли, — реально чудо из чудес! Но уже два дня прошло, а Люк словно позабыл о случившемся напрочь. Если бы не эти его взгляды — пристальные, испытующие, выжидающие, как у хищника в засаде, — я бы вовсе решила, что мне всё то непотребство померещилось.

А что, мне много всякой фигни снится в последнее время. И вся сплошь на одну и ту же тему.

«…что такое “песня крови”?»

Люк улыбнулся — кривовато, снисходительно, как если бы я спросила, сколько будет дважды два. А потом обронил всего одно слово: