Книга Му-му. Бездна Кавказа - Андрей Воронин

Шахов упал на колени. Чей-то ботинок ударил его в лицо, опрокинув на ступеньки. Он скатился назад, к двери лоджии, и здесь, на заплеванной, замусоренной площадке, его некоторое время избивали ногами.

Потом избиение внезапно прекратилось.

— Живой? — услышал он над собой показавшийся гулким, как в железную бочку, голос.

Наконец-то вспомнив о пистолете, он с трудом подтянул под себя руку и начал проталкивать ее за пазуху. Рубашка была испачкана чем-то липким — не то кровью, не то кетчупом из разбившейся бутылки. Над головой гудели, переговариваясь, голоса; Михаил почти ничего не понимал из-за шума в ушах. Пальцы коснулись теплой рубчатой рукоятки, обхватили ее и медленно потащили «Ярыгин» из кобуры. Указательный палец скользнул под скобу, обвив спусковой крючок, большой привычно сдвинул флажок предохранителя. Михаил выпростал руку с пистолетом из-под одежды, и ему сейчас же наступили на запястье, придавив так, что, казалось, затрещала кость. Пистолет грубо выкрутили из ослабшей ладони; послышался щелчок, а за ним — металлический лязг упавшей на бетонные ступеньки обоймы. Маслянисто клацнул затвор, и Шахов услышал, как выброшенный из ствола патрон со звонким стуком ударился о кафельный пол. Что-то тяжело шлепнулось ему на спину между лопаток, и он понял, что это его пистолет.

— Ты себя плохо ведешь, уважаемый, — раздался над головой обманчиво ласковый голос. — Целые сутки бегаешь, как угорелый — туда-сюда, туда-сюда… Надоело, слушай! Сиди спокойно, делай, что тебе говорят, и все будет хорошо. А если опять начнешь чудить, зарежем, как барана, вместе с твоими шлюхами. Думаешь, ты один такой на свете, замены тебе не найдется?

Михаил дернулся, и его снова пнули в ребра, на которых и без того, казалось, не осталось живого места. Корчась от боли, он почувствовал, как чужой ботинок убрался с его руки. Лица коснулся ледяной сквозняк, потом хлопнула, дребезжа разболтавшимся стеклом, дверь лоджии. Последним, что он услышал, был удаляющийся мотив лезгинки: «На Кавказе есть гора…»

Потом за стеной как ни в чем не бывало ожил лифт — загудел, залязгал, остановился здесь же, на шестом этаже, глухо громыхнул сомкнувшимися створками дверей и пошел вниз.

— Суки, — пробормотал Шахов, садясь.

Он ощупал себя, кряхтя от боли в избитом теле. Болело везде, но кости, кажется, были целы. Тогда он нашарил в кармане чудом уцелевшую зажигалку и, подсвечивая ею, нашел пистолет и обойму. Последним отыскался откатившийся к стене патрон. Михаил загнал его в ствол и сунул пистолет в кобуру, а потом, придерживаясь за стену, поднялся на ноги и выпрямился. Собирать затоптанные, окропленные кровью продукты он, естественно, не стал, подумав лишь, что и ему, наконец, посчастливилось внести свою лепту в процесс превращения лестницы в хлев.

Очутившись в своей прихожей, он первым делом содрал с себя и с отвращением швырнул в угол лопнувшее по шву, густо измазанное дрянью пальто. Бумажник и удостоверение были на месте; собственно, ничего иного он и не ожидал, поскольку грабить его никто не собирался. Его просто немного поучили уму-разуму, чтобы не бегал «туда-сюда» и покорно, как бройлерный цыпленок, ждал своей участи.

Он кое-как разулся, снял пиджак и, волоча его по полу за рукав, доковылял до гостиной. Здесь он включил свет, добрел до кресла, со стоном повалился в него и, сам не зная, зачем это делает, дотянувшись до пульта, включил телевизор.

Широкий плазменный экран вспыхнул яркими красками, и полуголая, загорелая и лоснящаяся, как только что снятая с гриля курица, густо накрашенная блондинка запела про любовь. Некоторое время Шахов бездумно глазел на ее зазывно выставляемые напоказ прелести, а потом его вдруг осенило: ба, да это ж мой телевизор! Вернее сказать, домашний кинотеатр со всеми причиндалами — DVD-проигрывателем и акустической системой. Тот самый, который не далее как вчера украли. Висит, понимаешь, на прежнем месте, словно его никто и не трогал… Что за притча?

Для надежности придерживая ладонью ноющую шею, он обернулся. Музыкальный центр стоял на отведенной для него полке, и светящиеся голубоватые цифры на его передней панели показывали текущее время — двадцать тридцать одна.

— Что за притча? — пробормотал Михаил. — Я что, сплю?

Он снова перевел взгляд на телевизор. На экране блондинку сменила жгучая брюнетка — тоже полуголая и тоже очень аппетитная. Из многочисленных динамиков акустической системы неслась, создавая эффект присутствия, бряцающая ритмичная музыка. Если это был сон, то какой-то уж очень реалистичный. Особенной реалистичностью отличалась боль во всем теле, а также запах запятнавшего рубашку кетчупа «Балтимор» со свежими овощами.

Кряхтя, Шахов выбрался из кресла и двинулся в обход квартиры. Все было, как вчера, но с точностью до наоборот — он заглядывал в углы и выдвигал ящики, но все, что вчера бесследно исчезло, сегодня неизменно обнаруживалось на своих местах. Впору было решить, что все события минувших безумных суток ему действительно приснились. Правда, на своем месте не оказалось новогодней елки, которую он сегодня утром собственноручно вынес на помойку, и ребра продолжали ныть, напоминая о себе резкими вспышками боли при каждом неловком движении, но что с того? В конце концов, елка тоже могла ему присниться, а бок он повредил, навернувшись в темноте со ступенек чертовой лестницы — навернувшись самостоятельно, без посторонней помощи…

Он пересчитал чудесным образом вернувшиеся в ящик комода деньги, возвратился в гостиную и выключил телевизор. Ему подумалось, что было бы недурно проверить состояние своего банковского счета — а вдруг и там все по волшебству приняло первозданный вид? — и невесело усмехнулся: как же, держи карман шире…

Где-то зазвонил телефон — старый, еще без полифонии, последний такой аппарат с окончательно севшим аккумулятором Михаил выбросил года четыре назад. «Ну и слышимость здесь все-таки, — подумал он, с неудовольствием косясь на стену, за которой жили иногда любившие пошуметь соседи. — Ковер, что ли, повесить для звукоизоляции?»

Потом он осознал, что телефон исполняет не Моцарта и не канкан, а лезгинку, и, вполголоса выругавшись сквозь зубы, подхватил с пола мятый, испачканный пиджак. Выудив из кармана продолжающий вибрировать и пронзительно пищать телефон, он посмотрел на дисплей. Входящий номер, как и следовало ожидать, не определился.

— Тварь, — сказал Михаил телефону, нажал клавишу соединения и, ничего больше не говоря, поднес его к уху.

— Алло! — послышался в трубке густой, с легкой хрипотцой, низкий мужской голос. — Алло, кто это?

— Конь в пальто, — любезно ответил Михаил, ненавидевший эту манеру — звонить на ночь глядя или, наоборот, ни свет ни заря незнакомому человеку и, даже не подумав представиться, спрашивать, кто у телефона. — Кого надо-то?

— Тебя, дорогой, — сказал голос в трубке, — тебя, уважаемый!

Акцент был едва уловимым, и кто-то другой, возможно, его бы не расслышал. Но ухо бывшего солдата, с автоматом наперевес прошедшего Первую чеченскую, коренного москвича, с некоторых пор привыкшего видеть вокруг себя больше кавказцев и уроженцев Средней Азии, чем братьев-славян, распознало его мгновенно, и Михаил понял, что это не ошибочное соединение, а именно тот звонок, ради которого ему вручили телефон.