Книга Тринадцать шагов вниз - Рут Ренделл

— У меня была черная полоса жизни, — сказал Микс, не уточняя.

— Что именно?

— Мне было нехорошо. Депрессия.

— Ясно. Что ж, я запишу вас к врачу нашей компании.

Микс отказался бы, но не знал как. Он может лишь ухудшить ситуацию, если не пойдет к доктору — суровому пожилому человеку, которого недолюбливал весь персонал. Микс отправился домой. Неудачный выдался день. Следуя за Нериссой, он все дорогу придумывал, что ей сказать, когда он догонит ее, согласно своему плану, а она обернется и посмотрит на него. Прежде всего напомнить о четверге, затем, может, ввернуть о том, что он огорчен, если чем-то обидел ее мать. Не согласится ли она выпить с ним кофе в знак примирения? Она была столь любезна и мила с ним в тот раз, что вряд ли откажется в таких обстоятельствах. И тут появился тот человек, молодой и симпатичный, видимо, ее друг. Не повезло. Но его это не остановит.

На мобильник пришло сообщение — приехать к Колетт Гилберт-Бамберс сразу после работы. Не совсем для того, чтобы чинить тренажеры. Но свои сорок фунтов Микс получит. Если он так привлекателен для Колетт, почему он не должен понравиться Нериссе? Впрочем, он не поедет. День был неудачный, и ему не до того.

Стояла удушающая жара, и в доме наверняка душно. Почему здесь так темно, если на улице вовсю светит солнце? Старуха когда-нибудь раздвигает шторы? Открывает окна? Микс на мгновение остановился там, где в тот раз стояла Нерисса и так мило говорила с ним. А мать ее нагрубила. Ну и бог с ней. И он не станет обхватывать себя руками, чтобы не почувствовать жирок, свисающий над ремнем. Надо ходить, подумал он, ходить каждый день. И начать завтра.

Здесь, наверное, не жили много лет, размышлял он, поднимаясь по лестнице. Есть ли смысл пожаловаться старой крысе насчет освещения — тусклые лампы совсем гаснут, когда он добирается до третьего этажа. Скорее всего, нет. Таким людям только и подавай темноту. Но вообще, конечно, смешно — зажигать в доме свет летним днем.

На лестнице не горели кошачьи глаза и, слава богу, Реджи не появился. Это все воображение, подумал Микс. Действительно, какая-то черная полоса. Видит то, чего нет на самом деле. Что бы там ни говорила Шошана, привидения — это галлюцинации, вызванные стрессом. Отражение витражного окна — красноватые, зеленые и пурпурные пятна — лежало на полу, как нарисованное. Но когда он открыл дверь своей квартиры, коридор залило солнечным светом.

Не проверить ли сначала комнату с Данилой? Наверное, стоит заглядывать туда каждый день. До каких пор? Пока он не привыкнет, что она там? Пока не перевезет в другое место? Микс оставил свою дверь открытой, чтобы светило солнце, и открыл соседнюю спальню.

Там тоже светило солнце, вернее, светило бы, будь окна почище. Но Микс не обратил на это внимания, потому что вдохнул запах. И отшатнулся. Он понял, что это. Несколько недель стояла необычная жара, под тридцать градусов, и вот результат. Но почему? Ведь тело хорошо завернуто, а половицы прибиты. Он заставил себя войти, закрыл за собой дверь, уже не думая о привидениях. Призрак — плод его воображения. Такой вони ему еще не приходилось чувствовать — вдохнув воздух, он содрогнулся. Зачем он вошел? Ему и без того плохо.

Выветрится ли вонь? Когда-нибудь да. Он даже не знает, сколько времени разлагается труп. Неделю, месяц, год? Старуха может войти сюда в любую минуту. Нельзя рисковать. На работе его целыми днями будет изводить эта мысль.

Но сейчас незачем здесь стоять. После этой вони он не сможет есть. Наверное, трупы, похороненные в доме Реджи, тоже воняли. А может, и нет — дело было зимой, и к тому же Реджи арестовали почти сразу после того, как он их спрятал. Микс постоял на лестнице и прислушался. Полная тишина. Он посмотрел вниз, между пролетами, и начал спускаться. Ступив на площадку второго этажа, он увидел, что дверь старухиной спальни отворилась, и крыса вышла оттуда в красном шелковом халате и тапочках. Микс шагнул было назад, он она заметила его.

— Что-то случилось, мистер Селлини?

— Нет, все нормально, — ответил он.

— Жаль, что не могу сказать того же о себе. — Она шмыгнула носом. — Боюсь, у меня инфлюэнца.

На памяти Микса так называла простуду только его бабушка.

— Не повезло. — В больном состоянии вряд ли она станет подниматься в ту комнату. Хоть бы старуха подольше болела! — Вам нужно лежать.

— Я хочу сходить в ванную. Могу ли я попросить вас об услуге? Позвоните, будьте так любезны, моей подруге миссис Фордайс — вы видели ее около дома в четверг — и сообщите о моем состоянии. Номер в записной книжке у телефона. Фордайс. Запомнили?

— Постараюсь, — ответил Микс как можно саркастичнее. Сарказм остался незамеченным. Он спустился на первый этаж. Должно быть, ей всегда так не везет — подхватила простуду в самый жаркий день в году. В темноте он не разглядел телефон этой Фордайс. А вдруг она узнает его голос? Он заговорит, как настоящий джентльмен: «Мисс Чосер заболела. Ей очень нехорошо. Вы очень ей поможете, если навестите ее завтра и, возможно, вызовете врача — если знаете, кто ее лечит». — «Это мистер Селлини? Конечно же, я приду. С самого утра».

Лучше не попадаться ей на глаза, но тогда она не войдет в дом. Ну что ж, старухе придется встать и открыть самой. Микс прошелся по дому и заметил, что задняя дверь не заперта. Он закрыл ее и задвинул засов. Какая беспечность. Здесь полно хулиганья, любой может войти и взять все, что захочет. А ему и без того хватает хлопот.

Микс раньше не бывал в этой огромной гостиной. От пыли и спертого воздуха защекотало в носу, но этот запах был просто несравним с тем, что наверху. Смешно включать свет среди бела дня, но без него темно. Главный выключатель не работал. Микс решил зажечь настольную лампу, подошел к столу и заметил стопку неоконченных писем.

Кому это она писала? Что за ерунда? Одно письмо начиналось: «Дорогой доктор Ривз», другое: «Мой дорогой доктор», затем: «Дорогой Стивен», и наконец: «Мой дорогой Стивен». А дальше — всякая путаница замысловатым неразборчивым почерком, но при таком освещении даже каллиграфию не разберешь. Тут его внимание привлекло название улицы: Риллингтон-плейс. «Я знаю, однажды летом вы видели меня на Риллингтон-плейс, очень давно. Вы проезжали мимо, видимо к пациенту. На следующий день я впервые пришла к вам на прием. Я помню, что мы с родителями лечились у доктора Одесса. Когда начался суд над Кристи, я узнала, что он был ассистентом этого ужасного человека. Но ушли мы от него, конечно, не поэтому…»

Следующие несколько слов жирно зачеркнуты. Больше ничего. Это означает, что она делала аборт у Реджи, заключил Микс. Может, писала этому доктору об этом, потому что договорилась насчет операции с ним, но у Кристи оказалось дешевле. Реджи напугал ее, и она нашла кого-то другого, а этот доктор обиделся, потому что не получил ожидаемого гонорара. Должно быть, так. Он вычеркнул ее из списка пациентов и отказался лечить. А теперь, после всех этих лет, она хочет объясниться.

В комнате было не просто темно, как в помещении без света. Горели настольные лампы с абажурами из рассохшегося пергамента или потрепанного гофрированного шелка, но от них было больше теней, чем света. Ниша и углы комнаты погрузились в глубокую тьму. И было так жарко, что по спине и лицу Микса заструился пот. Более жуткой комнаты он не видел. Этот резной дракон, обвивающий спинку широкого дивана, пятнистое зеркало в черно-золотой раме — просто сцена из фильма ужасов. Старуха могла бы зарабатывать деньги — сдавать гостиную киношникам. Даже менять ничего не нужно.