Книга Хранящая прах - Властелина Богатова

— Будь он проклят! — прорычал хан через стиснутые зубы. — Я должен был вас отправить еще утром. А я этого не сделал, — громыхал его голос, разрывая связки от усилия сдавить, задержать простреливающий гнев.

Откинулся полог, и показался Угдэй, кинулся тушить занявшийся огнем ковер. Вихсар заметался по шатру, передергивая плечами, сдавливая до ломоты в костях кулаки.

— Убью, паскуду. Уничтожу, — его словно разрывала на части стая волков, вонзая в плоть острые клыки, рвала куски с его костей. Невыносимо. Невыносимо находится тут, зная, что она у него.

— Надо отправить людей за погибшими, — слова Угдэя, как крюки, вонзились в самую душу.

Хан косо глянул на него, потом на побелевшую женщину. Всем им требовался отдых — Вихсар это понимал, и ему нужен отдых, но теперь не уснуть.

— Отправь, — отозвался хан. — Только скажи, чтобы поторопились. Пойдем на воличей.

Угдэй склонил голову и вышел.

— Скажи мне, Садагат, — повернулся Вихсар к знахарке. — Она сама согласилась уйти с ним?

— Не знаю, Вихсар. Мы как раз разбили лагерь на ночь, Турай оставалась вместе с княжной.

[1] Куяк — общее название монгольских доспехов из твердых материалов (чаще всего — железа)

[2] Арбан — монг. десяток.

Глава 9

К горлу вновь подкатила дурнота, Мирина поднялась и опрометью бросилась из шатра. За ней кинулась Немея с кувшином проточной воды.

— Опять плохо, — пролила воды на подставленные ладони.

Умывшись и ополоскав рот, княжна выпрямилась. Окоем уже светлел, разбавляя холодный влажный воздух молочными лучами. Лагерь полнился кметями, собиравшимися и шумевшими у общего костра.

— Что же творится-то?! — заскулила Немея. — Трав бы каких…

Мирина строго глянула на девушку, бросив ей рушник. Столько случилось всего, что голова кругом, и плохо так — сил нет. Но снаружи было куда легче, чем в душном шатре.

— Принеси одеться.

— Сейчас, княжна, я быстро, — Немея кивнула, поставила рядом кувшин, бросилась обратно в укрытие.

Запах дыма, нахлынувший на Мирину, вновь вынудил скорчиться, и жжение одолело. Теперь она ясно поняла, что понесла. И не понимала княжна, почему Садагат сказала ей о том так поздно, да и она сама не подозревала ни о чем: столько переживаний — все списывала на это. Да и не могло с ней такое случиться. Пила ведь травы, что давала ей Хайна. Правда, упустила, что в тот день, когда приехал княжич Арьян, она прямо из постели хана бежала из аула, позабыв обо всем. Но теперь уже не важно. Теперь ничего сделать нельзя.

Вернулась Немея, накидывая на плечи княжны кафтан. Мирина все пыталась сопоставить в голове, но мысли путалась, а внутри такой клубок, что и не распутать вовек. И вроде обрадовалась, что княжич явился, обрадовалась видеть его живым и невредимым, а теперь… В голову невольно воспоминания прорвались, как смотрел он на нее долго и молчал. И не могла она слова сказать простые, не пойти с ним не могла. Не могла!

Не могла и Вихсара оставить. Мирина сжала в пальцах ворот, стягивая его плотнее на груди. Такая тоска нахлынула, тревога. Уезжая, то и дело смотрела в сторону степи: увидеть хотела Вихсара — и не увидеть, желала, чтобы оставил ее — и бросился за ней, забрал. И скрыть от себя ничего не могла, и коробило всю, будто оставила где-то частичку души — она стонет и зовет назад, как младенец брошенный. Глаза зажгло, защипало, и пелена взгляд застелила — расплывался окоем, в которой княжна неотрывно смотрела. Иногда испуганно оглядывала ватагу воинов, что здесь таилась, пока в душе пустота разливалась — не выстоять Вихсару против них. В клочья от мысли скверной душу рвало. И не должно такого быть с ней, думать о нем. Не должна! Он же ее терзал, она смерти его хотела, ненавидела, проклинала, что жизнь ей всю сломал. Не должна была ничего испытывать к нему, а должна радоваться, что на свободе оказалась!

Уголки губ Мирины дернулись в горькой ухмылке, а внутри гадко от самой себя сделалось. И, как назло, против воли начали вкрадываться воспоминания одно за другим, вонзались в сердце острыми шипами. Как Вихсар ласкал ее, как любил, что она, позабыв обо всем, поддалась его страсти порыву, позволяя ему врезаться в горячем поцелуе, что дрожь проходилась по всему телу теплой волной, заглушая разом, тая в сильных руках. Мирина судорожно втянула в себя воздух — сжималось все в животе от одного представления минувшей близости, такой бурной, ненасытной распинающей своей мощью, что не оставляло в голове и внутри ничего, кроме единения, такого, что и в холод бросало, и в жар.

Немея стояла рядом в ожидании, побледневшая и дрожащая, смотрела без конца на княжну.

— Губы то белые какие, кожа скоро с землей сравняется. Может, княжичу сказать? Найдется тот, кто в знахарстве толк знает…

— Не нужно ничего говорить, — отрезала резко.

С Арьяном она не успела поговорить. Как сказать, чтобы он повернул войско обратно, видя их звериный блеск в глазах? Не выйдет ничего и назад уж дороги нет — это Мирина поняла отчетливо. Беспокойно скользнула взглядом по палаткам. В который раз порывалась послать отрока Митко за княжичем и передумывала, не находя в себе решимости, смелости вновь заглянуть Арьяну в глаза. Да и не до нее ему сейчас было — готовились мужчины к сражению.

Холодный ветер рванул кошму на крыше шатра, хлестнул по лицу Мирину, сорвав прозрачные капли с ресниц. Неумолимо светлело грозное, полное смятением небо, еще не оправившее от ночной бури. Наверное, впервые Мирина не желала такого скорого рассвета.

— О чем они там разговаривают? Немея, разузнала бы… — устремив взгляд вглубь лагеря.

— Так ведь… — девушка запнулась.

Мирина вонзила в нее острый взгляд.

— Говори.

— Княжич Лютич Карай, говорят, бой принял. И победу бы одержали, если бы не подоспел хан со своим войском. Валганы разбили их, в плен взяли княжича-то Лютича. А остальных… казнил, девятерым головы отсек. А теперь они готовятся в степь выходить да покончить со всем.

Мирина схватила ее за плечо, сжала, когда земля под ногами качнулась.

— Что, плохо? — засуетилась она. — Пойдем, ляжешь, ведь не отдыхала еще совсем, глаз не сомкнула — поспать бы надо…

— Оставь, — сдернула Мирина ее руки с себя.

Еще утром она проснулась женой Вихсара, его хатан, не успела привыкнуть к тому, как Турай ей рассказала о том, что княжич Арьян прибыл со своим войском к кряжу. Мирина взволновалась так, что места себе не находила, и зуб на зуб не попадал. Турай попыталась отвлечь ее, показывая ткани богатые, да все лепетала о чем-то, пока не пришел Вихсар. И когда увидела его, поняла, что жаждет прикоснуться к ней, сгореть в его руках, позабыв обо всем, разума лишиться и таять под беспощадным взглядом черных глаз, в которых вихрилось желание и, одновременно, холодность, нежность и грубость. Он поднял в ней такую бурю — несдержанную, пылкую, что и не узнавала Мирина себя совсем, и это пугало еще больше.