Книга Дни гнева, дни любви - Роксана Гедеон

– Что вам нужно? – спросила я настороженно. – Кто вы?

– Я Кристиан. Неужели вы не узнали меня? Ну хорошо, если вы так нерешительны…

Голос прервался, и я, наконец-то увидела того, кому он принадлежал. Я увидела графа Дюрфора, который, как мне казалось, был в отъезде и выполнял поручение короля. Он шел пошатываясь, чуть ли не опираясь о стену дома, и как-то странно прижимал к себе правую руку.

– Что с вами? – спросила я встревоженно. – Вы пьяны?

– Разве я похож на пьяного? Мне нужна ваша помощь. Я ранен, черт возьми!

Действительно, он казался таким бледным, а в глазах его горел такой страдальческий огонь, что не поверить было невозможно. Я заволновалась. О Господи, где же его угораздило?

– В вас стреляли?

– Да, – произнес он, кривясь, словно от боли. – Да подойдите же, дайте руку, не то я упаду прямо у ваших ног!

Слишком ошеломленная, чтобы что-то толком понять, я поддержала его под руку.

– Вы способны мне помочь? – спросил он.

– А как?

– Мне нужна перевязка. Ваш дом близко, не так ли? Надо отправиться туда.

– В мой дом? О, граф, неужели у вас нет своего дома?

– И в такую минуту вы еще торгуетесь? В Париже мне больше некого просить о помощи!

Пристыженная, я подумала о том, что он, в сущности, не так много от меня требует. Когда я явилась к нему в Мантую, он помог мне гораздо больше.

– Идемте, – сказала я почти заботливо, – здесь рядом. Куда вы ранены?

– В плечо, – произнес он со стоном.

– Но кто стрелял в вас?

– Не знаю. Многие интересуются побегом короля. Я только что вернулся из поездки… Мой лакей убит, я ранен, но карта не попала в их руки. Я передам ее королю.

Весь этот геройский рассказ не вызвал у меня отклика, ибо я не очень-то в него поверила. Вероятно, Дюрфор просто кутил и повздорил с кем-то за стаканом вина. Рассказывать об этом ему неловко, вот он и пускает мне пыль в глаза. Но, в конце концов, он ранен, и это обстоятельство ничуть не меняется от причины, его вызвавшей. Дюрфору все равно нужен врач.

– И вы не знаете, кто это? – снова спросила я, не сумев скрыть незлую иронию.

– Вы еще и улыбаетесь? Что за жестокое у вас сердце! – простонал он. – Да, я не знаю! Я знаю только то, что эти люди, несомненно, очень опасны.

Он был очень бледен, и от него совсем не пахло вином. Подумав, что, может быть, он и не лжет, я стала поддерживать его с удвоенной силой. Мы пересекли площадь, направляясь к моему дому, и я была очень рада тому, что сейчас такое позднее время и не так много прохожих на улицах. Глядя на меня со стороны, можно было бы подумать, что я возвращаюсь домой в компании очень пьяного мужчины.

– Сейчас я разбужу прислугу и пошлю лакея за доктором Лассоном, не беспокойтесь. Это очень хороший врач, он…

Дюрфор внезапно застыл на месте как вкопанный, схватившись рукой за плечо, и вид у него был такой, что я с испугом решила, что сейчас он упадет в обморок.

– Прислугу? Не смейте будить прислугу!

– Почему?

– Никто не должен видеть меня. Может, среди вашей прислуги есть шпионы.

– Уверяю вас, – сказала я, находя эту подозрительность немного смешной, – шпионов нет. По крайней мере таких, какие бы вас знали…

– Я повторяю вам, никого нельзя будить. Ведите меня через черный ход.

– Как, даже через черный ход?

– Да, чтобы никто не увидел. Я открыл только вам, но, похоже, я сделал это… – он слегка пошатнулся после этих слов, – похоже, я сделал это напрасно.

– Ну хорошо, хорошо, – произнесла я, – мы войдем неслышно… Мы все сделаем так, как вы хотите, только не волнуйтесь.

Он с тяжелым вздохом отер со лба испарину, и я подумала, что лучше мне с ним не спорить. Все-таки он ранен.

Мы прошли, вернее, проковыляли через сад. Я с трудом отыскала ключ и отперла дверь, очень надеясь, что нам не попадется навстречу какая-нибудь служанка. Держась одной рукой то за стены, то за мебель, граф шел вслед за мной. Я провела его в гостиную, распахнула окно, помогла ему лечь. Было темно, и я зажгла ночник.

– Вы много крови потеряли? – спросила я встревоженно.

– Нет, не особенно, – пробормотал он.

– Послушайте, граф, – сказала я решительно, – надо как-то сообщить вашим… ну, вашим слугам. Или родственникам, если они есть.

– У меня никого нет в Париже.

– Но дом же у вас есть. Вы должны быть у себя.

– Ах, я вам уже мешаю!

– Вы мне ничуть не мешаете, – заявила я успокаивающе, ибо дала себе слово его не волновать, – но доктор-то вам нужен. Я должна послать кого-то за доктором. Я хочу помочь вам, но мои познания в медицине очень невелики. Я даже не смогу без служанок сделать вам перевязку.

Он со стоном приподнялся на локте, пристально глядя на меня.

– Вы можете дать мне выпить?

– Воды?

– О Господи, нет, конечно, не воды! У вас есть коньяк? Я должен выпить… для храбрости.

– Для храбрости? – переспросила я.

– Ну, это было так, к слову, сказано.

С каждой секундой приходя в еще большее недоумение, я почти на ощупь стала искать бутылку. У меня где-то был коньяк – тогда, после разговора с Франсуа, я сама выпила… Мои пальцы наткнулись на что-то холодное; я достала бутылку, дрожащими руками плеснула коньяка в какой-то стакан и подошла к графу.

– Пейте. Правда, я не знаю, не повредит ли это вам.

– Мне от этого будет только лучше.

Он выпил коньяк почти залпом, лишь на мгновение зажмурившись, и мне показалось, что лицо его сделалось еще бледнее.

– Давайте посмотрим, что с вами, – предложила я.

– Неужели вы этого до сих пор не поняли?

Я озадаченно посмотрела на него. Почему я должна что-то понимать? Я не врач. Я даже ничуть в этом не разбираюсь.

– У вас очень хороший дом, – сказал он почти непринужденно. – Вы, вероятно, сами его обставили, я узнаю ваш вкус.

– Нет, это сделал мой… Да покажите же мне, наконец, вашу рану! Или вам уже не больно?

– Наоборот, стало еще больнее, – произнес он с таким выражением лица, в котором я ничего не могла разобрать. В этот миг у меня впервые мелькнула неясная мысль о том, что он меня дурачит.

Мысль эта не успела развиться. Ночной ветер, ворвавшийся в гостиную, заставил сильнее вспыхнуть пламя свечей в ночнике. Я очень ясно увидела лицо Дюрфора – такое бледное, красивое. Моя рука почему-то лежала в его руке. Он смотрел на меня темно-синими глубокими глазами так пристально и жадно, что у меня вдруг пересохло во рту. Дюрфор был так хорош собой, что я, пожалуй, впервые в жизни была наполовину заворожена одной лишь мужской внешностью. Я даже невольно потянулась к нему.