Книга Женщина из шелкового мира - Анна Берсенева

— Моя студия, — сказал Аркадий Андреевич. — Нравится?

— Да, — кивнула Мадина.

Ей в самом деле понравилось то, что она увидела, и зачем же она стала бы это свое впечатление скрывать? Она вообще чувствовала себя так свободно и, пожалуй, даже раскованно, да-да, именно раскованно, как никогда в жизни.

И это тоже было частью ее нового состояния — осознания того, что мир меняется и она меняется вместе с ним. Или наоборот — мир вместе с нею.

Если бы не такое вот осознание, она вообще не оказалась бы в этой квартире. Хотя ей и до сих пор было не очень понятно, как же это все-таки произошло.

Она сидела за стеклянным столиком у окна, смотрела, как мокнут, становясь резче, под ясным июльским дождем зеленые крыши старых домов на Чистых Прудах, и думала о том, как странно и неотвратимо повернулась ее жизнь.

Когда Аркадий Андреевич вышел из Никитиного кабинета, Мадина допивала уже третью чашку кофе. Секретарша Леночка потчевала посетительницу с большим энтузиазмом и радушием; видимо, в интонациях Никитиного голоса было что-то такое, что заставило ее отнестись к Мадине именно так.

— Извините, Мадо, — сказал Аркадий Андреевич, закрывая за собой дверь кабинета; Никита почему-то не вышел его проводить, хотя встречать выходил же. — Из-за меня вам пришлось задержаться.

— Ничего, — сказала Мадина, вставая. — Теперь я могу войти?

— Можете, — кивнул он. — Но…

Мадина приостановилась, ожидая, в чем будет заключаться «но». Аркадий Андреевич молчал, пристально глядя на нее.

— Но — что? — не выдержала она наконец.

— Но очень ли вам это нужно?

— Что нужно? — не поняла Мадина.

— Входить в этот кабинет.

— То есть как? — удивилась она. — Конечно, нужно.

— Зачем?

— Я хочу устроиться на работу, — сердито сказала она.

Ее начал раздражать этот странный разговор. И особенно этот интерес постороннего человека к ее намерениям, к тому же интерес какой-то недосказанный.

— Вы действительно хотите именно этого? — продолжал он свои странные расспросы.

— Да! — совсем уж сердитым тоном ответила Мадина.

Леночка переводила взгляд с Аркадия Андреевича на нее. Взгляд просто-таки полыхал любопытством.

— А я думаю, вы хотите другого, — усмехнулся он.

— Чего же, по-вашему, я хочу?

— Перемены участи.

Мадина оторопела. Откуда он это узнал? Хотя, правда, по тому, что, выйдя из кабинета, он назвал ее Мадо, нетрудно было догадаться, что он говорил о ней с Никитой. Но зачем?

— Ведь так? — настаивал он.

— Ну… В общем, да. Но какое это имеет значение? — сказала Мадина.

— Существенное. Если вы хотите именно этого, то я предлагаю вам поехать со мной.

— Зачем?

Мадина настолько не ожидала такого предложения, что даже не возмутилась, а лишь удивилась.

— Затем, чтобы ваш выбор лежал в более широком диапазоне, — усмехнулся Аркадий Андреевич.

Это была чеканная формулировка. Они с Мадиной стояли друг напротив друга и смотрели друг на друга прямо, неуклончиво.

— Ведь вы хотите перемен? — повторил он.

Она молчала секунду, не больше. И ответила:

— Да.

— Пойдемте.

И она пошла вслед за ним, и прошла перед ним в дверь, ведущую в коридор, от ошеломления забыв даже проститься с Леночкой.

И вот теперь она сидела в его квартире, которая словно плыла над Москвой всеми своими окнами, и понимала, что участь ее действительно переменилась.

Когда Аркадий Андреевич привез ее сюда, Мадина растерялась. Держаться непринужденно ей удалось только в первую минуту.

— А… почему студия? — глупо пролепетала она, оглядывая серые бетонные стены.

— Вообще-то студией это не назовешь, конечно. Разве что из-за формы помещения. Но я здесь не танцую и не рисую. Это просто квартира, — невозмутимо ответил он. — Новая квартира.

— Но… зачем вы меня сюда привезли? — выговорила она еще более глупым тоном.

Аркадий Андреевич коротко улыбнулся.

— Не бойтесь, — сказал он. — Мои намерения чисты, как слеза младенца. Я всего лишь хочу предложить вам другой вариант трудоустройства.

— То есть какого же трудоустройства? Здесь?

— Да. А что в этом странного? Вы же видите, квартира не отделана. Кто-то должен заняться ее отделкой.

— Как? — оторопело произнесла Мадина. — Вы хотите, чтобы я отделывала вам квартиру?

— А что в этом особенного? — пожал плечами он.

— То есть как что особенного?! — возмутилась она. — Я… И вообще, я не умею!

— А вам и не надо ничего уметь. Маляры-штукатуры имеются. И даже прораб, который будет ими руководить, тоже в наличии. Вам надо просто придумать, какой должна быть эта квартира. Задача несложная и даже приятная.

— Но я же не дизайнер! — воскликнула Мадина.

Его предложение показалось ей таким абсурдным, что она даже не знала, как ей ко всему этому относиться. Как к оскорблению? Или как к недоразумению? Или… Непонятно!

— У вас есть вкус, — сказал Аркадий Андреевич. — А это, собственно, единственное, что необходимо для данной цели.

Он говорил об этом с такой уверенностью, как будто они не познакомились всего пару часов назад — да и не познакомились ведь, просто случайно узнали, как кого зовут! — а были знакомы много лет и у него была тысяча случаев убедиться в Мадинином вкусе.

— И вообще, рассудите логически, — продолжал он. — Куда бы вы ни устроились на работу, надо же вам будет где-то жить. А здесь вы можете совместить одно с другим. — И, не дожидаясь Мадининого ответа, он положил на подоконник ключи. — Вот. Устраивайтесь. Привезите вещи, какие вам нужны. Я загляну в ближайшее время, обсудим подробности.

И вышел. Не в силах произнести ни слова от ошеломления, Мадина подошла к окну, точнее, к оконной стене, только так можно было назвать это сооружение. Тогда она и увидела впервые эти бесконечные поля зеленых крыш, тогда и мелькнула у нее в голове странная мысль, что они, наверное, медные… И тогда же ее охватил восторг.

«А ведь это она и есть! — подумала Мадина. — Перемена участи. Перемена жизни. Да, это странно. Но, значит, моя жизнь будет теперь странной. Она долго была у меня отчетливой и ясной, а теперь вот, значит, будет совсем другой. Кто сказал, что это плохо?»

Московские крыши, казалось, говорили ей что-то в ответ, и между собою они разговаривали на разные голоса, и было в этом их разговоре такое волшебное обещание, что Мадина зажмурилась от предчувствия своего необычайного будущего.