Книга «Мое утраченное счастье…» Воспоминания, дневники - Владимир Костицын

* * *

1 декабря 1961 г.

Очень дружеское письмо от Полянского. Пишет, что научная жизнь становится все более и более интересной и что очень многое изменилось к лучшему, в особенности — после партийного съезда. О самом себе он подробно написал Антонине Михайловне и просит меня ознакомиться с этим письмом; хотел бы поработать еще раз в Roscoff[2013].

* * *

4 декабря 1961 г.

Буча, затеянная Хрущевым, дает самые неприятные результаты: полный разброд среди единомышленных партий, который, конечно, повлечет за собой разброд среди государств и ослабление мощи. Боюсь, как бы все это не кончилось в стиле эпилога буссенаровского романа «Тайна доктора Синтеза»[2014]. Пренан, конечно, скажет: «А вам не все ли равно? Ведь к тому времени…». Но мне не все равно[2015].

* * *

8 декабря 1961 г.

Утром колебался: выходить или не выходить. Дошел до бульвара: как будто ничего. Дошел и до газетчицы, а там сел на автобус и поехал к Каплану. Я ищу сейчас у него книги для подарков. В этом году как-то удивительно скудно представлена литература. Зато видел любопытный человеческий экземпляр: лицо монгольское, говорит по-русски очень чисто, профессор университета в Анкаре, башкир[2016]. Вся эта совокупность напомнила мне кое-что, и я заговорил с ним о Чокаеве. Так и есть: он его «очень хорошо знал, товарищи». Но товарищи в чем и где? Очевидно, из той же банды басмачей и туркестанских активистов и совершенно не сродни Момыш-Улы. Между прочим, по его сведениям, Чокаев умер от тифа, но ходили слухи, что немцы его отравили[2017].

* * *

12 декабря 1961 г.

Визит Улина. Сам того не желая, я его, бедного, очень огорчил. Он стал весело рассказывать начало своей художественной карьеры: «Я уже заканчивал гимназию и предполагал к осени держать конкурсный экзамен в Горный институт. Как-то были у нас гости, и одна девица хотела во что бы то ни стало взять книгу с репродукциями картин: ей было нужно для какого-то технического проекта. Книга была чужая, и ее не давали. Тогда она попросила меня перерисовать картину схематически. Я сделал это очень быстро, и она воскликнула: „Вы мечтаете о Горном институте, а ваше место — в Академии художеств“». Тут я прервал его и сказал: «И это вас погубило?» Сказал весело, совершенно не ожидая той реакции, какая последовала: лицо его изменилось, погрустнело, на глаза выступили слезы, и он явно делал все усилия, чтобы не разрыдаться; ему удалось, но он долго не мог придти в себя. И тут я понял, что и этот вопрос, как, вероятно, и многие другие, связан у него, быть может, со многими больными местами, и мысленно ругал себя за нечуткость и некорректность[2018].

* * *

14 декабря 1961 г.

От Каплана я принес Ермилова — биографию Достоевского на английском языке[2019] — для Powell, «Спутник атеиста»[2020] (между прочим, очень хорошо составленный) — для Марселя Гелена и Илью Эренбурга «Люди, годы, жизнь», т. 1[2021] — для кого придется, а прежде всего для себя самого, и весь день с огромным интересом читал эту книгу. Для меня она полна воспоминаний, начиная с того, что Илья работал в 1906 году в партийной организации в Замоскворецком районе, где я был боевым организатором и членом районного комитета. В Париже его пути соприкасались с Симой, а через нее — косвенно со мной; я знал тех же людей, как и он. И дальше, в советские годы, — то же самое. Каждое слово его книги будит во мне воспоминания, и я мог бы добавить к ней несколько сот страниц — комментарии, поправки, добавления. В конце концов придется это сделать[2022].

* * *

15 декабря 1961 г.

От Каплана я ничего не принес сегодня, но говорил с ним о книге Илюшки Эренбурга. Я отметил нехороший тон у него всякий раз, когда дело касается чужой репутации, например — по отношению к Фотинскому, который ничем не провинился, кроме своей слепой привязанности к Илюшке. Каплан мне ответил: «А Маяковский? Обратили вы внимание, как Эренбург изворачивается: он не терпел Маяковского, и тот тоже его не терпел; говорить с похвалой о Маяковском ему не хочется, а говорить плохо нельзя, так как… Отсюда — обратите на это внимание — все недомолвки, оговорки, длинноты в отзыве Эренбурга о Маяковском». Вероятно, Каплан прав: насколько я помню Эренбурга в старые времена 1909–1916 годов, он был задирист, говорил дурно о других (его, конечно, тоже не щадили) и симпатий не возбуждал[2023].

* * *

29 декабря 1961 г.

С удовольствием читаю английский уютный роман «Paul Kelver» Jerome K. Jerome. У этого писателя репутация легкого юмориста второй зоны, но этот роман — по-видимому, автобиографический — написан очень хорошо, и я ставлю его очень высоко, тем более, что для меня он — старый друг. В 1907 году в «Крестах» товарищ «Гном» (настоящая фамилия Зунделевич; сидел по делу Петербургской военной организации нашей партии), мой сосед снизу, простучал мне, имею ли я книги для чтения, и предложил этот роман в обмен. Обмен произошел по «оконному телеграфу». Я начал читать с предубеждением и продолжал с восхищением. Этот экземпляр я вернул ему, но впоследствии купил другой, худший, перевод, который пропал с одной из моих библиотек. Сейчас я читаю по-английски: 15 лет тому назад мне удалось с большим трудом найти книгу. Мы с тобой начали читать его вслух, но что-то помешало[2024].

* * *

20 февраля 1962 г.

Очень хорошее письмо от Ирины Евгеньевны. По-видимому, моя книжная посылка дошла и, судя по письму, дошла полностью, вопреки предсказаниям Тони, которая утверждала, что «Lolita» будет конфискована. И как будто и Ирина Евгеньевна, и Евгений Никанорович довольны моим выбором[2025].