Книга Главная тайна горлана-главаря. Книга 4. Сошедший сам - Эдуард Филатьев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Человек диктует в микрофон.
Аудитория и люди, слушающие громкоговорители.
По гусеничкам и проволочкам тянутся записки…
Темнеет…
Звёзды.
Маяковский спит…
Из-за моря поднимается солнце».
Вот и весь сценарий. Не будем давать ему оценку. Скажем лишь, что за восемьдесят с лишним лет, прошедших со дня его написания, желающих снять по нему фильм не нашлось. Но если такая кинокартина была бы всё-таки снята, зрителей вряд ли заинтересовало то, «как поживает» поэт Маяковский. У тогдашних советских людей своих проблем было невпроворот, и сочувствовать стихотворцу, вирши которого перестали печатать, и который из-за этого зарабатывает совсем не столько, сколько ему хотелось, публика не стала бы.
Но в статье «Караул» Маяковский убеждённо заявлял, что его сценарий написан по передовым зарубежным образцам, так как он…
«… использует специальные, из самого киноискусства вытекающие, незаменимые ничем средства выразительности…
Я хотел, чтобы этот сценарий ставило Совкино, ставила Москва ("национальная гордость великоросса", желание корректировать работу во всех её течениях).
Прежде чем прочесть сценарий, я проверил его у специалистов – "можно ли поставить?" Один из наших лучших режиссёров и знаток техники кино, Л.В.Кулешов, подсчитал и ответил:
– И можно, и нужно, и стоит недорого…
ШКЛОВСКИЙ. – Тысячи сценариев прочёл, а такого не видел. Воздухом потянуло. Форточку открыли».
Начальник Иностранного отдела ГПУ Меер Абрамович Трилиссер
Но когда Маяковский прочёл свой сценарий членам правления Совкино, ему сказали:
«– Сценарий непонятен массам!
– Никогда ещё такой чепухи не слышал!..
– Ориентируйтесь на "Закройщика из Торжка". Мы должны самоокупаться».
Одним словом, сценарий не приняли. И Маяковский опубликовал отрывок из него в «Новом Лефе», сопроводив эту публикацию статьёй под названием «Караул!», в которой рассказал подробности своего фиаско. Статья завершалась так:
«Одно утешение работникам кино:
"Правления уходят – искусство остаётся"».
А вот Борис Бажанов не имел никаких претензий ни к «работникам кино», ни и к партийным вождям, которые правили огромной страной. Он написал:
«Почти со всеми членами партийной верхушки у меня превосходные личные отношения. Даже сталинских сознательных бюрократов – Молотова, Кагановича, Куйбышева – не могу ни в чём упрекнуть, они всегда были очень милы.
А в то же время разве мягкий, приятный и культурный Сокольников, когда командовал армией, не провёл массовых расстрелов на юге России во время гражданской войны? А Орджоникидзе на Кавказе?
Страшное дело – волчья доктрина и вера в неё. Только когда хорошо разберёшься во всём этом и хорошо знаешь всех этих людей, видишь, во что неминуемо превращает людей доктрина, проповедующая насилие, революцию и уничтожение классовых врагов».
А вот как описал своего начальника Меера Трилиссера, главу Иностранного отдела (ИНО ОГПУ), один из его подчинённых Георгий Сергеевич Агабеков:
«Я… смотрел на своего шефа. Вот этот маленький тщедушный человек обличён властью председателя ОГПУ. Он может приказать арестовать и расстрелять любого из нас, сотрудников. Он организовал разведку большевиков во всём мире и крепко держит в руках все нити этой организации. Вот он подписал сейчас какую-то телеграмму. Может быть, это приказ кому-нибудь из резидентов “ликвидировать” кого-нибудь или это распоряжение раскинуть сеть шпионажа в новой стране. По его телеграмме где-то далеко за границей резидент ГПУ начинает бегать, подкупать людей, красть документы…
По его манере аккуратно перелистывать бумаги или осторожно доносить пепел папиросы до пепельницы, было видно, что Трилиссер по натуре очень осторожен и не сделает ни одного необдуманного шага. И невольно я проникался уважением и даже любовью к этому человеку, имевшему власть над сотнями, тысячами жизней и обращавшемуся нежно с данной ему властью и жизнями. Трилиссер был редкий тип среди вождей ГПУ, состоящих в большинстве из садистов, пьяниц и прожжённых авантюристов и убийц, как Ягода, Дерибас, Артузов и многие другие. Вот почему весь иностранный отдел любил его и называл “Стариком” и “Батькой”».
А вот какое мнение о Меере Трилиссере (который, кстати, был и начальником Владимира Маяковского) сложилось у Бориса Бажанова:
«Трилиссер был фанатичный коммунист, подбирал своих резидентов тоже из фанатичных коммунистов. Это были опасные кадры, не останавливавшиеся ни перед чем. Такие дела, как взрыв собора в Софии… были их обычной практикой».
Снова зарубежье
В феврале 1927 года нелегальный резидент ИНО ОГПУ Яков Исаакович Серебрянский был отозван из Бельгии. Вместе с женой Полиной Натановной он вернулся в Москву. Здесь его наградили личным боевым оружием, приняли в партию и стали готовить к новой работе – на этот раз во Франции.
А Владимир Маяковский (вместе с Николаем Асеевым) выехал в Тулу, Курск, Харьков и Киев. Он снова делал доклады: «Лицо левой литературы», «Идём путешествовать!», «Даёшь изящную жизнь!». И читал стихи.
В Киеве поэта догнал отклик на его выступление по поводу «есенинщины». Павел Лавут потом вспоминал, что однажды утром он пошёл в гостиничный киоск за газетами:
«Я принёс свежий номер "Известий". Развернули. Маяковский вскочил:
– Как могли напечатать такую дрянь?
Вспылил и Асеев.
Подвал за подписью Полонского назывался "Леф или блеф?".
Оба читали, перечитывали, снова возвращались к отдельным местам. Отшвыривали газету и вновь хватались за неё, в пылу раздражения намечая план разгрома автора…
В Харькове получили продолжение этой статьи – в "Известиях" от 27 февраля».
В тот же день (во время выступления в харьковской библиотеке имени Короленко) Маяковский получил из зала записку. О ней – Павел Лавут:
«– Какого вы мнения о Полонском?
Владимир Владимирович наставительно:
– Он и раньше писал ерунду, а теперь пишет гадости. У него куриные мозги».
