Книга Впереди веков. Историческая повесть из жизни Леонардо да Винчи - Ал. Алтаев

Креди увидел Леонардо, и на минуту былая открытая улыбка озарила его прекрасное лицо, но потом оно снова приняло прежнее страдальческое выражение.

– Лоренцо, – сказал Леонардо после первого приветствия, – скажи, можно ли служить одновременно Богу и мамоне?

– Я не служу мамоне, – отвечал Креди твердо. – С тех пор как он нас оставил, я не беру в руки кисти. Живопись мне стала противна… О Леонардо, я великий грешник, и только одно дает мне отраду – эта святая обитель. Быть здесь, где он жил и страдал, где он говорил свои чудные речи, вспоминать его бессмертные слова и…

Он не мог говорить от волнения.

С грустным чувством покинул Леонардо монастырь и уныло зашагал к мастерской Баччо д’Аньоло.

Он действительно встретил здесь заказчиков. Его давно уже нетерпеливо ожидал богатый пожилой флорентиец, мессер Франческо дель Джокондо. С тупым сытым видом хорошо откормленного быка он равнодушно побрякивал многочисленными перстнями и поясом с дорогими украшениями.

– С тех пор как я видел сделанный вами портрет Джиневры Бенчи, – начал Джокондо, – мне хочется, мессер, чтобы вы сделали и для меня портрет моей жены, мадонны Лизы, потому что я нисколько не хуже и не беднее мессера Америго Бенчи и моя жена нисколько не хуже, а пожалуй, еще лучше мадонны Джиневры…

Наступило молчание. Леонардо насмешливо смотрел на этого глупца, который пыхтел, выпалив свою хвастливую речь. Он вспомнил написанную им прелестную головку Джиневры Бенчи, вспомнил и третью жену мессера Франческо, прекрасную, гордую мадонну Лизу, и решил, что она действительно никак не может уступить в красоте Джиневре. И он тут же обещал мессеру Джокондо сделать портрет его жены.

На следующий же день художник отправился в богатый палаццо Джокондо.

Задачей Леонардо было передать кистью бессмертную человеческую душу. Во все положительно работы он вносил свое великое терпение, любовь к правде и ту удивительную нежность, которая особенно привлекала в написанных им портретах. Он понимал, что скука делает самое прекрасное лицо неинтересным, и потому заставлял красавиц, с которых писал портреты, улыбаться… Он смешил их веселыми, интересными рассказами – а на это он был мастер, – он заставлял их слушать лучших музыкантов, вызывающих на прелестных лицах думу, убаюканную тихими и приятными звуками…

По обычаю того времени, дом мессера Джокондо был полон шутами, забавниками, певцами и музыкантами, которые помогали Леонардо развлекать мадонну Лизу.

Странное лицо и странная душа были у красавицы Лизы. В ее глазах, глубоких и бесконечных, как море, светилось что-то дивно-притягивающее, нежное и властное; но особенная сила была в ее непонятной, загадочной улыбке. Это лицо манило… Глядя на него, хотелось разгадать какую-то таинственную загадку, увидеть за прекрасной оболочкой не менее прекрасную, неразгаданную душу…

– А, мой веселый собеседник! – говорила шутливо мадонна Лиза при появлении Леонардо, – я готова к работе, но только ни за что не хочу сегодня этих глупых шутов, которыми меня угощает синьор Франческо, мой муж. Пусть мне поют; я буду слушать и наслаждаться… Под чудные звуки я унесусь мечтой в небесное пространство чистого восторга, который испытываю всегда, когда вижу ваше произведение, мессер Леонардо, или слышу вдохновенную игру на лютне…

И Леонардо брал кисть и писал дивный образ под звуки лютни и мелодичное пение заезжего певца, а она улетала душой в неведомый мир и улыбалась ему загадочно и нежно…

Этот портрет положил начало глубокой дружбе между Леонардо и Джокондой. Мона Лиза сделалась для него необходимой, точно так же, как и он для нее. Она понимала самые тонкие изгибы его мысли, понимала все недосказанное в его работе, угадывала по наброскам то, что он хотел со временем создать…

Флоренция ахнула, когда увидела картину Леонардо, изображавшую прекрасную Джиоконду. Ее нельзя назвать портретом – она дает больше, чем портрет. Джоконда – это бессмертный образ, прекрасный и могучий, с улыбкой, над разгадкой которой трудилось немало людей и которую понимал, быть может, один только изобразивший ее Леонардо.

– Это чудо! – говорили в один голос художники и ценители искусства. – Это скорее божественное, чем человеческое создание. Что за взгляд, что за улыбка, что за дивные русые кудри и руки, которым нет подобных!

Начались бесконечные подражания Джиоконде. Молодые художники старались сделать копии с портрета, но усилия их были тщетны. Картина казалась точно заколдованной. Ни одна, даже из лучших, копии моны Лизы не была похожа на оригинал. На всех копиях руки слишком велики и улыбка дерзка, бесстыдна, вследствие неверного очертания губ. В нашем Эрмитаже находится одно из подобных плохих подражаний. Конечно, и оно не дает намека на оригинал. Время не щадило дивного произведения Леонардо: русые кудри моны Лизы теперь потемнели, стали почти черными, как потемнела и ее одежда; руки кажутся погруженными во мрак…

«Джоконда» имела громадное влияние на художников. Не остался ему чужд и Рафаэль, который ходил к Леонардо в мастерскую, пока тот работал еще над отделкой портрета, и с благоговейным чувством восторга учился, присматривался к нежным переходам от света к тени, тонким, как легкая дымка, полутеням…

XII. Соперники

Цезарь Борджиа не забыл Леонардо, «Тайной вечерей» которого восхищался в Милане. И сам Леонардо ему понравился своей спокойной, размеренной речью, глубиной и оригинальностью своих суждений, окруженный ярким ореолом величия. Герцог захотел, чтобы Леонардо был всегда около него.

Цезарь обладал в то время громадными богатствами; он был всемогущ, а Леонардо нуждался в постоянном обеспечивающем заработке. Цезарь представлял для Винчи любопытную и таинственную загадку. Личность этого жестокого честолюбца, великого злодея слишком интересовала Леонардо, чтобы он мог отказаться от герцогского предложения. Он поступил к Цезарю в качестве инженера и архитектора.

И вот Леонардо разъезжает по Италии с коварным и жестоким тираном, который завоевывает одну за другой крепости, и служит ему своими разносторонними знаниями. Он помогает Цезарю защищать крепости, рисует для него карты и планы и как будто остается равнодушным к его бесчестным действиям. Но на самом деле было не так. Леонардо прежде всего был мыслителем, чуждым всего временного и случайного. Он мало интересовался политикой: когда Милан предался французам, он отметил в своей записной книжке всего несколькими словами этот трагический момент:

«Герцог потерял жизнь, имущество, свободу, и ничего из предпринятого им не было закончено».

Важным он считал только одно: работу над незыблемым и вечным, недоступным воле отдельных людей. Остальное было ничтожно.

Но Цезарю Борджиа недолго пришлось пользоваться знаниями Леонардо, а Италии трепетать под жестоким гнетом тирана: папа Александр VI умер, выпив ошибкой яд, который приготовил для своих кардиналов, и могущество Борджиа пало. Цезарь кончил жизнь в Испании как искатель приключений.