Книга Мгновения жизни - Марика Коббольд

— Ты видишь только то, что хочешь увидеть. Я знаю, вы все считаете его мистером Совершенство в нашем несовершенном мире, но он совсем не такой.

— Перестань, ты же по-настоящему его любишь. — Эндрю поднялся с места, подошел к сестре, запечатлел на ее кудряшках поцелуй, а потом наполнил ее бокал. Он обернулся к Грейс: — Арчи и Леонора просто созданы друг для друга, это всем известно. — Рори в коляске испустил короткий вопль.

— Кому кофе, а кому чай? — пропела Робина. — Пожалуйста, перейдите в гостиную, а я пока приберусь здесь. Нет, Грейс, я сама управлюсь, мне нравится заниматься такими делами. А вы ступайте и отдохните. Затем вы сюда и пришли.

Остальные отправились на прогулку. Диван оказался таким мягким! На продавленных подушках сидеть было очень приятно. Грейс дремала, положив голову на плечо Эндрю, когда Робина вкатила тележку, на которой стояли кружки, чайник и кофейник.

— Молоко?

— Да, если можно, — кивнула Грейс.

— Сахар?

— Грейс предпочитает мед. — Эндрю поднялся на ноги. — Пойду принесу.

— Не стоит беспокоиться, — запротестовала Грейс, которой не хотелось причинять лишнее беспокойство, но он уже вышел в кухню.

— Почему же, если вам нравится мед, то не нужно от него отказываться, — заявила Робина, присаживаясь рядом с Грейс и поворачиваясь к ней лицом. — А теперь я бы хотела узнать о вас все. Я ведь вижу, что Эндрю сражен наповал. — Она взяла руки Грейс в свои. — Я хочу, чтобы мы с вами стали настоящими друзьями, вы и я. — В ее маленьких глазках цвета кайенского перца появилось озабоченное выражение, и она несильно сжала шершавые руки Грейс своими мягкими ладошками. — Эндрю говорил нам, что ваша мать умерла, когда вы были совсем маленькой.

Грейс кивнула.

— Но вскоре у меня появилась миссис Шилд, моя мачеха, она сделала все, что было в ее силах, чтобы заменить мне маму.

— Пусть так, все равно это не одно и то же. А потом умер и ваш отец.

— С ним случился сердечный приступ.

— О Боже! Какой ужас.

— Вы правы. Мне почему-то кажется, что он устал от бесконечных попыток найти компромисс между тем, кем он желал быть сам, и тем, кого хотели видеть в нем его жены. — Непонятно почему Грейс вдруг охватило чувство стыда, словно это ее беспечность привела к потере стольких родственников.

Робина отпустила ее руки.

— Ох, моя дорогая, я расстроила вас. Я слишком прямолинейна.

В комнату вернулся Эндрю.

— Грейс не нравится, когда ее жалеют, — предупредил он. Он положил мед в крошечную стеклянную вазочку, и Грейс улыбнулась ему, думая о том, что не припоминает, когда за ней последний раз вот так заботливо ухаживал мужчина.

— Нет, нет, твоя мама очень добра. Я ценю участие. Я бы просто свихнулась, если бы за все эти годы мне никто не посочувствовал бы. Просто иногда мне кажется, что обо мне судят по тому, чего я лишилась, а не по тому, что у меня есть, и какая я сама. Мне нравится думать, что меня ценят ради меня самой.

Воцарилось молчание, которое прервала Робина:

— Вы совершенно правы.

Эндрю благодарно улыбнулся матери и пробормотал:

— Ох, Грейс! — Ей понравилось, как он сказал это: получалось, что, хотя от нее можно было ждать любых сюрпризов, она все-таки умная и интересная. Это был достаточно неожиданный поворот, обычно ее не считали ни умной, ни интересной. — У тебя так хорошо получалось, — продолжал он. — Целое предложение о своих чувствах, безо всяких дурацких шуточек, а потом ты взяла и все испортила. Перестань сражаться хотя бы на время. Позволь другим помочь тебе. — Он перегнулся через спинку дивана и поцеловал ее в щеку, его губы оказались в такой близости от ее губ, что она повернулась к нему, совершенно забыв о Робине. Но тут до ее слуха донесся звон посуды и голос его матери, говорившей:

— Ступай к остальным, дорогой, и скажи им, что кофе готов. А я обещаю, больше никакой жалости. — Эндрю снисходительно улыбнулся им обеим и удалился. Его мать смотрела ему вслед. — Он такой добрый и хороший мальчик, — сказала она. — Временами он проявляет слабость, но виной всему его доброе сердце.

— Проявляет слабость? Мне он не кажется слабым. — Грейс сама удивилась тому, что подобное предположение оскорбило ее. Слабая улыбка тронула утолки ненакрашенных губ Робины.

— Вы любите его, не правда ли?

— Да. Да, люблю.

— Очень хорошо. Ему нужен кто-нибудь вроде вас.

Грейс была так поражена услышанным, что даже забыла о том, что собралась протестовать против того, что Эндрю бывает слабым.

— Мой опыт свидетельствует о противном: матери как раз думают, будто я это совершенно не то, что требуется их сыновьям. Может быть, они чувствуют, что я не умею холить и лелеять. И, должна признаться, тут они правы.

Ответом ей послужила понимающая улыбка.

— Знаете, если дело в этом, то значит вас просто этому никто не научил. Я подозреваю, что на вашу долю выпало не слишком много ласки и доброты.

Грейс знала, что это неправда, она была любимым ребенком. Но, подумав о том, что сказал Эндрю, решила оставить все как есть. Она чувствовала себя спокойной, умиротворенной и счастливой, как кошка, которую гладят так, как нужно, — не слишком грубо, не слишком мягко и, конечно же, по шерсти, — поэтому не стала возражать против этой неправды, позволив посеять семя лжи в отношениях со своим прошлым. Она гордо несла свой флаг — свою силу, свою независимость, привычку полагаться только на себя и ни на кого больше. А теперь вот она устала, ей захотелось опустить его и отдохнуть, ощутить себя маленькой, слабой, похожей на себя прежнюю.

— На самом деле все было не так уж плохо, — пробормотала она.

— Я вижу, вы — храбрая девушка, — заметила Робина.

— Я бы не стала этого утверждать, — проговорила Грейс. Ей стало стыдно за то, как хорошо ей было в теплом свете проявленного к ней интереса и участия. — Вы не будете возражать, если я налью себе еще чашечку чая?

— И вы фотограф. Это, должно быть, такая интересная работа. И такая гибкая.

Грейс выпрямилась, словно услышав сигнал тревоги, и улыбнулась так, как если бы в комнату вошла ее ближайшая подруга.

— Да, и я ею занимаюсь.

К ним присоединились остальные, Грейс сделала несколько групповых снимков, а Эндрю настоял на том, чтобы сфотографировать и ее, сидящую на диване рядом с Кейт, смеющуюся вместе с Робиной, ломающей голову над загадками Тимоти.

Позже, оставшись одна в своей квартире, она не могла оторваться от этих фотографий. Ее поражало, как она на них выглядит. Неужели эта круглолицая девушка — действительно она, ведь раньше она была такой угловатой? Неужели эта женщина с безмятежной улыбкой — это она? Откуда она взялась такая — помолодевшая, счастливая, посвежевшая, то есть такая, какой ей всегда хотелось видеть себя в зеркале, но никогда до сих пор не удавалось? И самое поразительное: у нее возникло чувство, будто она нашла свою судьбу.