Книга Комдив. Ключи от ворот Ленинграда - Олег Таругин

– Ну, хоть что-то, – задумчиво протянул Сергей. – Так, стоп, что ты сказал? АЖ-2 – это которые с жидкостью КС[18] внутри, что ли? Те самые, что для ампулометов разрабатывались?

– Не знаю точно, – стушевался капитан. – Мне просто сказали: против бронетехники и живой силы имеются зажигательные ампулы. А я их, честно говоря, и в глаза не видал. Ну да, вы правы, там еще буквы КС в названии были, я точно запомнил.

– Ладно, будем иметь в виду, авось пригодится. Фриц – существо европейское, суть психически глубокоранимое, и потому к штурмовке с воздуха относится с большой опаской. Очень сильно они не любят, когда не они, а их с землей мешают. Комплекс «а нас-то за что?» одним словом. Так что, глядишь, и неполного боекомплекта хватит, чтобы они в форменные штаны качественно наложили. Особенно ежели сверху фосфором в керосинчике полить.

Не сдержавшись, Завьялов громко прыснул, тут же вытянувшись по стойке смирно:

– Виноват, тарщ полковник, не сдержался. Больше не повторится.

– Пока свободен, – сам с трудом сдерживая улыбку, скомандовал Кобрин. – Кстати, узнай заодно, что там касаемо завтрака.

– Слушаюсь.

Отпустив капитана, постаравшегося со всей возможной скоростью оказаться на улице, комдив взглянул на Марусова:

– Ну что, Анатолий Петрович, вроде все? Воюем? Но пока еще тихо, давай-ка мы с тобой вот еще о чем покумекаем. В качестве запасного варианта, так сказать…

* * *

Мост через Лугу, западный берег, 12 августа 1941 года

Спустившись с моста, трехбашенные «двадцать восьмые» попарно разошлись по обе стороны подъездной дороги, занимая позиции. Доставленные на броне красноармейцы и подоспевшие следом саперы занялись не самым любимым во все времена существования сухопутных войск делом: окапыванием боевой техники и подготовкой позиций. Уж больно здоровенными казались угловатые туши средних танков. Да и почему, собственно, казались? Больше семи метров длиной, почти три – шириной, да еще и высота немногим меньше – два с половиной. Поди зарой эдакую махинищу в землю-матушку по самую артиллерийскую башню! Особенно когда противник ведет постоянный беспокоящий огонь – не столько надеясь в кого-то попасть, сколько заставляя работать, согнувшись в три погибели. Хорошо хоть почва неподалеку от реки рыхлая, не иссушенная августовским зноем и оттого легко поддающаяся лезвиям саперных и пехотных лопат. Да и экипажи танков, и средних, и легких, помогали как могли, нащупывая позиции особенно ретивых стрелков и долбя по ним осколочными гранатами. После того как удалось поджечь очередной бронетранспортер, немцы не выдержали окончательно, отступив еще на полкилометра, за изгиб дороги. На простреливаемом участке остались только замаскировавшиеся наблюдатели.

Противотанкисты, отцепив от грузовиков орудия и сгрузив из кузовов боеприпасы (полуторки тут же ушли обратно, как и приказывал комдив, категорически запретив автотранспорту маячить на передовой), занимались тем же самым. С теми же самыми простыми русскими словами на устах пластая шанцевым инструментом прибрежную глину, ведь для окапывания всего одной сорокапятки нужно было выбрать порядка тридцати кубов грунта. А полковая семидесятишестимиллиметровка требовала позиции почти вдвое большего объема. Располагались пушки куда дальше от створа моста, почти у самой лесной опушки: с этой точки дорога просматривалась на добрых три сотни метров, а угол обстрела постепенно нарастал от сорока с небольшим градусов до «прямо в борт», ежели фашистские танки подойдут вплотную к переправе. Учитывая дистанцию, шансы уцелеть у бронемашин противника стремились к нулю – главное попасть. А промазать с такого расстояния сложно, ага…

Восстанавливать разрушенный попаданием вражеского снаряда ДЗОТ саперы не стали: особой роли пулеметная точка уже не играла, да и времени не оставалось. Лишь вытащили наружу по просьбе лейтенанта Величева тела павших бойцов, разобрав завал из обрушенного ударной волной перекрытия. Раненых – и из состава гарнизона охраны моста, и танкистов – отправили в Ивановское, под завязку загрузив санитарный автобус и один из грузовиков. Лейтенанту Величеву осмотревший его санинструктор тоже предложил эвакуироваться – «не уверен, тарщ командир, но у вас, возможно, небольшая контузия», – но тот с негодованием отказался. Что еще за чушь такая? С какого, спрашивается, перепугу ему вдруг в тыл драпать?! Подумаешь, пулей по коже чиркнуло да каской по башке стукнуло! Медик, впрочем, не настаивал – пожав плечами, наложил на голову повязку, чтобы остановить сочащуюся из рассеченного виска кровь, и отправился к другим раненым.

Танк младшего лейтенанта Серышева также превратился в неподвижную огневую точку: ремонтировать ходовую было некогда и нечем, тем более что обе гусеницы, и разбитая вражеским снарядом, и сброшенная при отступлении, так и остались в предполье. А на колесном ходу по неровному грунту особенно не покатаешься. Пересаживаться на другую машину Василий не стал: какой смысл? Орудие цело, снарядов в боеукладке полно. А командовать потерявшей два танка ротой он и отсюда может, все одно радиостанция только у него одного имеется. Вторую радиофицированную машину немцы спалили в последние минуты недолгого боя.

Раненый в руку – немецкая пуля навылет пробила бицепс, – мехвод отправляться в госпиталь отказался категорически. Поскольку в танке делать ему было нечего, он снял кормовой ДТ, до сего момента так ни разу и не выстреливший, уложил в вещмешок полдесятка патронных дисков и устроился в паре метров от танка: «ты, командир, воюй себе спокойно, а я прикрою. Ни один гад с гранатой не подползет». Поглядев на решительного танкиста, на руке которого белела свежая повязка, помогавшие окапывать бронемашину саперы за несколько минут оформили ему настоящую пулеметную позицию – с бруствером, упором для ноги и нишей для запасных дисков или ручных гранат.

Подготовиться успели как раз вовремя: из штаба дивизии сообщили, что, по данным авиаразведки, немцы находятся примерно в трех километрах от реки. И ждать атаки следует в течение ближайшего получаса. Чему младший лейтенант в душе только порадовался: помахав лопатой наравне с саперами, он ухитрился натереть на ладонях, казалось бы продубленных намертво въевшимся в кожу маслом и солярой до каменной твердости, серьезные мозоли. То ли дело в танке – верти себе штурвал поворота башни и маховички тонкой наводки да стреляй по противнику…

А чуть позже, запоздав всего-то минут на двадцать, забухали немецкие орудия: оба дивизиона 76-го артполка начали артобстрел, развернувшись буквально «с колес». Поскольку оставленные в виду моста наблюдатели не были профессиональными корректировщиками (а выкатывать орудия на открытое место фрицы, понятно дело, не стали), существенного успеха недолгий артналет не имел. Осколочно-фугасные гранаты старательно перепахали предполье, падая то с недолетом, то с перелетом; пара снарядов подняла из реки фонтаны воды и ила, хоть прицельно по мосту артиллеристы и не стреляли, боясь повредить переправу. Немцам удалось поджечь один из легких танков и повредить ходовую другому; несколько снарядов угодило в траншеи, но на этом их успехи и закончились. Не успел ветер растянуть завесившую окопы и огневые позиции дымно-пыльную взвесь, как из-за плавного изгиба дороги показались танки – фашистские командиры прекрасно понимали, что артобстрел не увенчался особым успехом, и стремились как можно скорее развить наступление.