Книга (Не)Кулинарная книга. Писательская кухня на Бородинском поле - Татьяна Соломатина

Когда и у бабки и у деда в паспортах в графе «место рождения» записано: «село Шугурово, Мордовская АССР» (какая Мордовская АССР в 1898-м и в 1913-м?!) – не возникает ни малейшего сомнения, что они оба отродясь умеют говорить по-мордовски. И ты даже не удивляешься тому, что они женаты. Родились в одном селе. Там и познакомились. Тем более, что никто понятия не имел, сколько бабушке на самом деле лет (в паспорте была другая дата, официально бабка была старше деда на два года). А если, например, и знать, что ему двадцать, а ей – тридцать пять, и поженились они в Москве, так и что? Встретились. Может, она его нянчила в детстве? А тут увиделись, кофе зашли выпить. Было же в Москве тогда кофе. Кофе было всегда! Рассказ у О’Генри есть о кровниках, встретившихся в Нью-Йорке. И вместо отомстить – что? Правильно! Друг другу в объятия бросились. Нью-Йорк, Нью-Йорк!..

Много позже многое выяснилось. Например, что моя бабка выучила мордовский язык за месяц. Сколько там лет не могут выучить нэзалэжну мову украинцы?

Говорю же: моя бабка была гениальна во всём. Она была взрослым опытным мужчиной, умеющим достигать умиротворения. Поэтому моя бабка готовила гениальный плов.

Дед мог есть бабкин плов бесконечно. Все были способны есть бабкин плов бесконечно. Летом приезжали гости и скандировали: «Плов! Плов! Плов!» И бабка готовила плов. Во дворе была летняя кухонька. И печь на дровах. Готовился в основном плов классический. Самый простой. Самый необыкновенный. Но потом наступали мидии. И бабка готовила гениальный плов с мидиями. Такого не готовили ни на одной кухне окрест! А в Одессе все готовят плов с мидиями. Ещё был плов с сухофруктами. И это был гениальный плов с сухофруктами.

Мать моя прекрасно готовила. Почти как бабушка. И холодец, и борщи, и пельмени, и пироги – она готовила почти как бабушка. Но плов у неё не получался даже «почти». Она сердилась. И бормотала себе под нос: «Как она это делает?!»

Бабушка умерла – и плов в моей жизни закончился. То, что мне предлагали в гостях и ресторанах – не было пловом. Это была рисовая каша с мясом. Рисовая каша с мясом и жижей. Рисовая каша с мидиями. Сладкая рисовая размазня с фруктами. Каждый дом, угощавший меня пловом, торжественно объявлял: «У нас сегодня плов!». Нет, даже не так. А вот как: «У нас сегодня ПЛОВ!» Рестораны тоже обещали самый лучший в мире плов. Причём это были национальные рестораны. Но каждый раз, выходя из гостей и ресторанов, я испытывала чувство неудовлетворённости с прогорклым привкусом, с осадком фальши, размазанным по нёбу. В какой-то момент я чуть было не покорилась. Я чуть было не смирилась с тем, что плов моей гениальной бабки – это не ПЛОВ, а детский миф, заботливо переданный мне, взрослой, той маленькой девочкой, которая не хотела быть похороненной в фанерном танке и потому надула себе воздушный шар исключительности бабушкиного плова.

Миф о плове. Миф о смирении…

Прошло время. Дома стали ниже, трава пожухла, плова нет. За окном у доросшей до размеров собственных детей Татьяны Соломатиной московские коты лениво вспоминают времена, когда они ещё могли вальсировать.

Мне уже никогда не узнать о моей гениальной бабке всего, но хотя бы вернулась на историческую родину. Да ещё и по великой, далеко не у каждого случающейся, любви. Москаль без москаля не может прожить ни дня. Кто любит – тот москаль! Мы женимся, крутимся, работаем. Мы скачем, как москали в колесе. Ребёнок знает строительные нормы и правила раньше, чем ходить. А как передавать медицинский инструментарий в операционной – раньше, чем говорить. Кульман и Обсчёт Периметрович, Скальпель и Акушер Кюретович – имена собственные. Каска и хирургическая пижама – главные элементы карнавального костюма. В десятилетнем возрасте наша дочь управляется с дрелью покруче профессионального строителя. А с лобзиком и ножовкой – куда сноровистей, чем мой великовозрастный папенька (и мы не путаем половые признаки тела с половой принадлежностью духа). Она не падает в обморок при виде крови. В двенадцатилетнем возрасте совершенно спокойно ассистирует на кастрации жеребца. Для неё слово «член» – не куртуазно. Член – это орган. Она весьма благовоспитанна. Она властвует собой. Она – разделяет. Нет ничего псевдотайного, что не стало бы для неё явным тут, с нами. На любой вопрос она получает ответ. И потому не морщится, когда родители внезапно выдают в пространство некий эзотерический набор букв «х», «у», «и краткое». Умеет вести себя с самыми разнообразными людьми вежливо, ровно и уместно – от таджикского чернорабочего и украинского прораба до всемирно известного академика. Просто: умеет себя вести. Умеет властвовать собой. Не капризничает. Не манерничает. Не требует. Знает цену словам и понятиям. Понимает, что такое человек. И каким он должен быть, чтобы звучать гордо. И нам совершенно не в чем обвинить бабушек. Меньше народу на богослужении – легче дышать. И массовой истерией не накрывает. Только покоем осознания.

Однажды приходит и говорит: «Мама, я сегодня в бытовке ела совершенно гениальный плов». Ей лет пять. Она была с папой на работе. То есть папа пришёл – и посадил дочь в бытовку. Она подружилась с таджиками. Они накормили её пловом.

Я был совсем таким, как ты, мой маленький солдат.

Я не лишаю дочери мифа о гениальном плове. Все станут большими, как в поле чучела. У неё и так-то иллюзий меньше, чем у нас. Мы совершенно не занимаемся воспитанием дочери. Мы просто втроём в одной корзине, на одном воздушном шаре. У нас всё общее. Даже миф о гениальном плове. Морфические поля такие морфические.

Следующая сцена: я брожу улицами Бруклайна, привычно кивая дружелюбным русским евреям, толерантным американским хасидам, и выезжаю на викенды в Салем с пожилым ирландцем, мой муж строит за городом охотничью избушку. Конкретно за городом. За сто первым. На Бородинском поле. На крайней оконечности левого фланга, там, где были рейды казаков Платова. Дом построен. Я – поставлена. Перед фактом. На новоселье один из таджиков готовит плов. Разумеется, я настроена скептически. Скептически настроена на проживание за сто первым. Скептически настроена на вот так резко менять жизнь. Этот не скепсис жительницы мегаполиса. Это сомнения, накрывающие иногда и взрослых опытных мужчин. «А всё ли я для здесь и сейчас?.. Это ли решение верное?» И, разумеется, скептически настроена на плов. Я его и в США ела. Это был худший из моих гостевых пловов. Буду откровенно: такое редкое говнище можно есть только из огромного искреннего уважения к хозяевам. Но уж лучше бы они играли на скрипке. Нет, они не скрипачи. Они – врачи. Врачи без слуха и аудирование буквенного сочетания «C-dur» вызовет у них ассоциации только с украинскою мовою. Но уж лучше бы они играли на скрипке.

Но вот меня зовут к столу. Здесь. На Бородинском поле.

Мне совсем немножко! – с опаской говорю я.

И с первой же осторожной пробы понимаю: вот ОН! Вот он, ГЕНИАЛЬНЫЙ ПЛОВ моей гениальной бабки. Его приготовил таджик, который в каждый свой приезд первым делом идёт с цветами к танку, установленному невдалеке от Главного монумента (который первый раз возведён при Николае Павловиче Романове; затем взорван вместе с костями Багратиона; позже – восстановлен). Дед таджика погиб в боях под Москвой. На этом поле.