Книга Ковчег царя Айя. Роман-хроника - Валерий Воронин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Но ведь вы говорили.
– Говорили, – согласился Руданский, – но все не о том. Не о главном. Получилось скомкано…
– А может быть, на данный момент это и есть главное?
Алла задумчиво посмотрела на собеседника и добавила:
– Только потом, задним числом, мы понимаем важность произошедшего ранее, по достоинству не оцененного сразу.
– Сенека ты наша, – отпарировал Руданский, – ладно, давай есть.
Когда «уселись» на траву за импровизированный стол, Кирилл вдруг спохватился и сурово спросил:
– Алла, почему ты, как тот попугай, заладила одно и то же: «Ваше Величество да Ваше Величество…»? Прям издевка какая-то над Сашей.
– А как же мне его называть, если он царь? – удивилась Алла.
Руданский несколько минут ел молча, «пережевывая» в голове ответ собеседницы, а затем сказал:
– Когда в прошлом году ты впервые заикнулась о царе Айя, лично я воспринял твои слова за блажь экзальтированной женщины, наслушавшейся сказок. Сейчас я вижу, что ты совсем другая. Но, тем не менее, ты упорно «напяливаешь» на Коридзе одежды какого-то легендарного персонажа. Хорошо еще, что Саша – человек мягкий, тебя не одернул и не рассердился.
– Не одернул! – невольно вырвалось у Аллы, – да он воспринял мои слова как само собой разумеющееся. И лишь по одной причине: он – царь Айя. И к царю надо обращаться именно так. Кирилл! Я ведь тебе говорила, что существует древняя легенда о царе Айя, который живет именно здесь. Он ведает всеми тайнами мыса Айя и обладает огромной властью. Я удивляюсь твоей слепоте.
Руданский ел молча, а, прикончив последний бутерброд, глянул на часы и «отдал приказ»:
– Все. Нам пора. На сборы пять минут.
Он вытряхнул из своего рюкзака все лишнее, оставив лишь две пластиковые бутылки с водой и пакет с бутербродами. А сверху положил древние свитки, завернутые в обыкновенный целлофан. Между тем, Алла быстренько убрала клеенку, служившую обеденным столом и, свернув ее вчетверо, забросила в палатку. Костер почти догорел, и его тоненький дымок извивался змейкой, уползая куда-то к звездам.
– Ну все, пошли, – сказал Кирилл.
Он включил фонарик, благо, теперь он запасся батарейками, которых хватит на целый год, и осветил тропинку, ведущую к мысу. Они вступили в темноту, за которой их ждала неизвестность. Знакомая Руданскому тропинка вывела на поляну, где в палатке спали Петя и Женя. Петин храп был хорошо слышен даже на расстоянии, и Алла прокомментировала:
– Опять на спине спит. Я сейчас…
Она бросилась к палатке и, аккуратно расстегнув молнию «двери», проникла вовнутрь. Руданский терпеливо ждал, когда женщина вновь к нему присоединится. Но минуты проходили одна за другой, а Алла все не показывалась. Журналист стал поглядывать на часы и откровенно нервничать. А затем не выдержал и негромко позвал:
– Эй, где ты там?
В тот же миг из палатки выползла Алла, и Кирилл увидел, что спутница держит за лямку рюкзак.
– Зачем он тебе? – удивился Руданский.
– Пригодится, – неопределенно сказала Алла, – сказал же царь Айя: «Всякое может случиться».
Кирилл только головой дернул.
– Снова ты за свое: «Царь Айя да царь Айя». Какая упрямая женщина, однако!
Когда Кудеяр покинул теперь уже навсегда мыс Айя, Василий Корень и Вильям остались одни. Бывший подельник атамана предоставил чужестранцу полную свободу, и тот мог делать все, что ему хотелось. Но Вильям, убитый горем после смерти любимой Джейн, только сидел у ее могилы и тупо смотрел на холмик свежей земли. Казалось, весь мир для него перестал существовать, и лишь крохотный кусочек земли еще представлял какой-то интерес. Он часами разговаривал с той, которую так любил все последние годы и которой стремился преподнести дорогой подарок. Вильям иногда кивал головой, иногда улыбался, а иногда, как дитя, плакал навзрыд. Его не смущал ни сильный ветер, и временами налетающий дождь, ни солнце, обжигающее своим горячим дыханием все в округе.
Василий Корень, человек сильный, упрямый и никогда не падавший духом, не мог спокойно смотреть на то, как убивается по женщине этот странный человек. Джейн уже не вернуть, ее тело предано земле, а душа ушла к Богу. Страдания, выпавшие на ее долю, закончились, и теперь надобно самому Вильяму подумать о собственной судьбе, а не умирать на этом безлюдном клочке земли!
Однажды Вильям обратился к Кореню со странным вопросом: не разрешит ли тот взять часть сокровищ, хранящихся в пещере? Василий удивился, но разрешил. Может быть, теперь чужестранец как-то оживет, возьмет себя в руки и уйдет подальше от этих мест? Но Вильям поступил по-иному. Он приволок на поляну, где была похоронена Джейн, огромную кучу самоцветов и стал аккуратно выкладывать из них какой-то мозаичный рисунок. Проходили дни, один за другим, а Вильям с упоением раскладывал камни на примятой траве. Василий несколько раз подходил к нему и молча наблюдал за странным занятием бывшего узника. Дивился замысловатым узором, а затем так же тихо уходил. Он даже не знал, видел ли Вильям его или, упоенный своей работой, никого и ничего не замечал.
Надо признать, что не только Вильям, но и Корень после смерти Джейн почти перестали принимать пищу. Если состояние чужестранца еще как-то можно было объяснить, то отсутствие аппетита у Василия, человека, далекого от сентиментальных проявлений, не поддавалось никакому истолкованию. Корень сам перестал себя понимать. Что так сильно повлияло на его рассудок: уход верного товарища Кудеяра, смерть Джейн или неизмеримая ничем тоска Вильяма? А, может быть, виной всему эти самые самоцветы, которые сейчас Вильям, как ребенок, раскладывал на траве? Знать бы…
Однажды, бесцельно блуждая по окрестным полянкам, Корень набрел на уголок, где долгое время каялся Кудеяр. Атаман показывал своему товарищу это тихое и странное место и даже предлагал как-то присоединиться и вместе очистить душу от содеянных грехов. Но тогда Василий отверг предложение Кудеяра. А жаль…
Став на колени, Корень неумело перекрестился и стал вспоминать молитвы, известные ему с далекого детства. И вдруг в голове всплыло: «Помилуй мя, Боже» – это молитва кающихся. Странно, что Василий вспомнил именно ее, хотя никогда в жизни читать ее прежде не приходилось.
– Помилуй мя, Боже, грешника великаго, раба Божьего, Василия, – начал он громко, выговаривая каждое слово, – помилуй…
Сколько времени провел Корень в молитве, он не помнил. Очнулся от странного ощущения, будто на него кто-то пристально смотрит. Он возвел глаза к небу, но увидел лишь легкие облака да кроны высоких деревьев. Тогда Василий боязливо посмотрел по сторонам и… заметил оленя, стоявшего в отдалении и пристально его рассматривавшего. На душе стало легко, впервые за последнее время.
