Книга Вышибая двери - Максим Цхай

— Да я знаю, что обо мне тут в танцхаусе говорят, — сказала Барбара. — Шлюха, грязнуля… Ну что ж, так оно и есть. — И встала, чтобы уйти.

Я понял, что так нельзя. Взял ее за неожиданно тонкое запястье и усадил обратно:

— Посиди, чего ты? Покурим вместе.

Так она стала подходить ко мне в конце рабочего дня покурить и переброситься парой слов. Лед растаял.

Я узнал ее простую и в то же время жуткую историю. Что у нее есть сын, веселый мальчишка, и живет она только для него, что хочет совсем уйти из своей кошмарной профессии и сейчас учится на парикмахера, подрабатывая официанткой. Я ей тоже почему‑то рассказал о многом, о чем обычно не говорят.

Постепенно с Барбарой стали общаться и другие работники танцхауса. Пробивной характер и острый язык помогли ей поставить себя в женском коллективе. Правда, в первое время ее доставали молодые кельнеры — всем же было известно, чем она занималась. Они взяли моду после рабочего дня скользко шутить на эту тему, подначивая новую официантку. Барбара, снова превращаясь в оторву, срезала их как щенят, иногда подкрепляя слова увесистым тумаком. Но я видел, что эта смена ролей ей неприятна, да и кому понравится…

Однажды противный сопляк Фабиан, напившись, пристал к Барбаре, которая несла поднос со стаканами, — начал под хохот остальных кельнеров крутить перед ней тощей задницей. Преследовал по всему залу и наконец перекрыл дверной проем, не давая пройти. Хохот усилился, мальчишеский зад в дверном проеме закрутился еще быстрее, но невдомек ему было, что дружки смеются уже не над Барбарой, а над ним, потому что вместо Барбары, скрестив руки на груди, за ним встал я.

Наконец я подошел вплотную и наподдал ему под зад так, что он, теряя очки, вылетел в проход под торжествующий смех Барбары. Грохнул и народ вокруг. Я подошел к нащупывающему свои очки Фабиану, хлопнул его по спине и без тени улыбки сказал: «Ты мне понравился». Для других кельнеров наука. С тех пор дурацкие шутки со стороны официантов прекратились.

Барбара принесла мне фотографии своего хулиганистого пятилетнего Збышека. А вот и она сама в родной румынской деревне (Барбара на четверть румынка), еще совсем девчонка, в красивом пестром платье поет вместе с родными на деревенском празднике. Солнце заливает эту сцену, изумрудная трава тянется к чистым, веселым, добрым людям, играющим на скрипках.

Барбара прислонилась к дверному косяку, касаясь его тонкими пальцами, и на лице у нее такое выражение, что кажется, не то заплачет она сейчас, не то засмеется.

Ничего, Барбара. Будет еще все. И выучишься, и домой вернешься. Солнце взойдет снова. Для всех нас.

* * *

Костер догорает. Он был ярким, обжигающим. Но теперь похож на гаснущую пасть засыпающего дракона. Будут долго еще жарко дышать горячие угли, изредка вспыхивать светящиеся язычки пламени, но потом исчезнут и они.

Останется пепел. Светлый, теплый пепел. В него можно будет опустить ладонь, собирая остатки тепла. Он будет мягок и чист, ведь нет ничего в природе чище огня. И ладони станут сухими и теплыми, и ты отряхнешь руки над навсегда утихшим костром, и будет это похоже на негромкие, благодарные аплодисменты жаркой, щедрой жизни огня.

Так и с ушедшей любовью.

* * *

Дмитрий уже прославился как образцовый тюрштеер. Главное, когда принимаешь на работу охранников, — отследить, как они поведут себя в критической ситуации. Если у дверей стоят новенькие, я, работая в своей закусочной, держу при себе рацию. Так что, как только начинается конфликт у дверей, получаю сигнал тревоги.

В среду турки и итальянцы как с цепи сорвались. Их привалило в танцхаус столько, что пришлось закрыть для следующих вход вообще. В тот день я в закусочной практически не работал. Был такой напряг, что всю ночь я стоял внутри у входа, сразу за дверным проемом, на случай драки. Оборону держали Дмитрий и Михаэль. Дмитрием я искренне гордился, особенно тем, что он мой друг и все это знают. Он отогнал от танцхауса в ту ночь в общей сложности не менее пятидесяти человек. Я оставался невидимым для посетителей, так что это был чистый эксперимент. Голоса у дверей периодически повышались, да так, что я уже отбрасывал сигарету (эх, закурил опять!) и собирался вот–вот…

— Нет. Сегодня вы не войдете. — Дмитрий перекрывает вход рукой.

— Почему? Ты кто такой?!

Вопящая пятерка итальянцев напирает на его руку. Рука Дмитрия каменеет. Подбородок поднимается. А вот Михаэль того и гляди даст слабину. Ну не бывает среди современных немцев толковых тюрштееров! У меня в голове запускается знакомая заводная мелодия. Выплевываю сигарету. Сейчас начнется!

— Нет.

Голос Дмитрия спокоен и холоден, никаких признаков истерики. А ведь она заразительна, вон итальянцы ею так и брызжут. Эх… Но, видя, что этот русский парень скорее сдохнет, чем впустит их, итальянцы, матерясь и бормоча невнятные угрозы, отваливают. Дмитрий закрывает дверь.

Утро уже. Михаэль нервно хохмит. А ты как думал? Наша работа — это только выпендриваться и девок целовать? Нет, братец. Дмитрий закуривает сигарету, стоя ко мне в профиль. Утро. Конец смены. Какой он сейчас… Ничто так не красит мужчину, как только что перенесенная с достоинством опасность. Видимо, именно это и делает тюрштееров столь привлекательными для посетительниц.

В ту ночь Дмитрий завоевал себе прочную репутацию в танцхаусе и несколько изменил мою картину мира. Я понял, что некоторая пафосность в жизни — это не плохо само по себе. Просто человек должен иметь на нее право. А таких людей немного.

Знаете, какое прозвище дается особо уважаемым тюрштеерам? Тюртигер. Наверное, оно родилось после таких ночей.

* * *

Каждый отрезок времени надо проживать максимально полно, вглядываясь, вслушиваясь, пробуя на вкус каждое мгновение. Такие помехи, как обиды, сомнение и сожаление, надо от себя отпустить, мягко, чуть подтолкнув в спину.

Впитывайся в жизнь, вчувствуйся в нее полностью, ныряй в нее с головой.

Потому что кто знает, может быть, это самый счастливый период в твоей жизни. А ты его промечтал, просомневался. Проспал.

Бог дает тебе счастье, каждый день у тебя есть возможность взять с солнечного блюда золотую грушу в меду. Но никто не может сделать это за тебя. Даже Бог. Не возьмешь — солнечное блюдо погаснет, и груша растворится в темнеющем воздухе. День кончился. Твой день. Сколько их у тебя? Завтра в утреннем тумане засветится золотое яблоко. Оно будет, обязательно будет. Увидь. Возьми его. Разреши себе.

Это так важно.

Нет ничего важнее.

* * *

Сегодня у моей бывшей жены день рождения.

Мы прожили вместе десять лет. Два года в одной стране, потом перерыв еще на два, в течение которых мы были все равно вместе, и почти шесть лет в Германии.

Расстались тяжело…

Она прекрасный человек, яркая, настоящая личность. К тому же одна из самых красивых женщин, встречавшихся мне. Мы были очень близки. Единственная женщина, кому я был верен много лет и не жалею об этом. Во всем необыкновенный человек. За несколько лет, с нуля, стала директором юношеского центра. В прошлом году поступила в Парижский университет на отделение искусств. Все делает безупречно и страстно. Водит машину, берет власть, любит…