Книга Операция "цитадель" - Богдан Сушинский

— Я тоже считаю, — поддержал его Йодль, — что на место венгерского Хорти, словацкого Тиссо и им подобным должны быть поставлены другие люди. Совершенно иные… люди.

— Как вы считаете, Скорцени? — не выдержал в конце концов Кейтель.

— Предоставим это решать фюреру, — камнедробильно пророкотал обер-диверсант рейха. — Если последует приказ, мои парни уберут любого правителя, который попытается предать фюрера и на которого укажет фюрер. — Он выдержал многозначительную паузу и столь же многозначительно уточнил: — Но только фюрер, и никто иной!

Кейтель и Йодль умолкли, и это позволило министру иностранных дел фон Риббентропу вновь сосредоточиться на размышлениях о странном приближении к ставке фюрера этого разукрашенного шрамами верзилы без роду-племени. Возможно, кто-то из присутствующих действительно опасался предательства по отношению к фюреру Хорти или Тиссо. Но лично его, фон Риббентропа, больше волновало сейчас предательство самого фюрера по отношению к нему.

Да, в последнее время Гитлер предавал его. И делал это грубо, демонстративно. Министр иностранных дел есть министр иностранных дел. Даже в смутные времена войны именно он должен определять внешнюю политику империи. Его, а не чинов гестапо, СД, абвера или каких-то там «личных представителей фюрера» с непонятно какими полномочиями должны чтить и побаиваться премьеры союзных государств.

Слишком частое появление Скорцени в ставке фюрера вызывало у Риббентропа даже не зависть к штурмбаннфюреру. Это чувство нельзя было назвать завистью. Скорее — внутренним, душевным гневом. Молчаливым протестом. Почему преимущество отдавалось выскочке? Почему благосклонность к Скорцени сопровождалась забвением заслуг видных государственных деятелей? Демонстративным отдалением их фюрером от «Вольфшанце», от себя.

Да, фон Риббентропу были известны аргументы недоброжелателей. Основной из них — к услугам Скорцени и других диверсантов прибегали уже тогда, когда ситуация выходила из-под контроля министерства иностранных дел. Но ведь никто в рейхе, кроме аппарата министерства, и не заботился сейчас, чтобы контроль этот хоть сколько-нибудь усиливался. И вообще, когда в его присутствии в очередной раз возносили Скорцени, фон Риббентроп чувствовал себя человеком, которого пинком сошвырнули со спасительной иерархической лестницы.

«Политика рейха должна определяться министрами, а не штурмбаннфюрерами! — последняя, мстительная мысль, посетившая фон Риббентропа в минуты, когда в просторный зал „ситуационного блока” вошел Гитлер. — Только министрами, а не какими-то там штурм-банн-фюрерами! — сделал он ударение на той части слова, в которой слышалось „штурм”».

* * *

— Всем вам хорошо известно, — угрюмо произнес фюрер, усевшись в кресло во главе стола, — что регент венгерского престола Миклош Хорти не может больше вызывать у нас абсолютно никакого доверия.

Уже после того как приглашенные тоже уселись, Гитлер еще несколько мгновений стоял у своего кресла, и Скорцени обратил внимание на то, как сильно, как удручающе страшно он постарел. Серое лицо фюрера напоминало ему сейчас обличье только что старательно выбритого мертвеца.

А еще Скорцени заметил, что, прежде чем опуститься в кресло, Гитлер придержал правой рукой сильно дрожащую левую (точно так же, как это делал Власов на приеме у Гиммлера) и, как показалось Скорцени, бережно уложил ее на стол перед собой.

«А ведь он уже не в состоянии руководить рейхом! — поймал себя на страшной мысли Скорцени. — Нынешним, обескровленно воюющим, терпящим поражение рейхом эта телесная развалина руководить уже не в состоянии!»

Эта мысль показалась Скорцени настолько насущной и в то же время настолько чудовищной, что, испугавшись ее материализации, он нервно осмотрелся: не сумел ли кто-либо из присутствующих прочитать ее? А главное, не решится ли кто-либо прибегнуть к ее реализации?

«…Гитлера немедленно следует на какое-то время заменить, — уже менее агрессивно и настойчиво разворачивал он эту мысль. — Ему следует дать хоть какую-то, хоть короткую, передышку. Но кем заменить? И не с этой ли мыслью решались на путч полковник фон Штауфенберг и генерал-полковник фон Бек? Не с ней ли созревала в штабных генеральских головах вся их безумная „Валькирия”, погубившая цвет германского генералитета?»

— …Поэтому настало время, — словно из-за стен тюрьмы Плетцензее, в которой ожидали казни сотни обреченных участников заговора, долетали до Скорцени слова фюрера, — предпринять самые решительные шаги в отношении Хорти и всей верхушки этой страны. Немедленно и самые решительные.

Фюрер прокашлялся и взглядом поискал Скорцени. Выражение лица у вождя рейха было таким, словно он прямо сейчас хотел поднять их, как в атаку, и повести на Будапешт. Вот почему такой обескураживающей показалась его реакция на появление перед ним обер-диверсанта рейха.

— Вы здесь, Скорцени, — с явным облегчением вздохнул он. — Это вселяет уверенность.

Услышав это, Риббентроп первым подобострастно взглянул на верзилу со шрамами, само присутствие которого еще несколько минут назад казалось ему кощунственным. Он с таким умилением задержал сейчас взгляд на Скорцени, что на какую-то минутку сумел вырваться из пут своей вечной ревности, которая начинала бурлить в нем при проявлении фюрером какой бы то ни было благосклонности к кому-либо из присутствующих, кроме него самого, Риббентропа. Он трепетал при каждом сколько-нибудь заинтересованном взгляде фюрера, брошенном в его сторону; он жаждал любви своего кумира, как жаждет ее однажды изнасилованная гимназистка от своего не преданного суду насильника.

— Но пока вы, Скорцени, все еще здесь, — вернул его к суровой реальности «ситуационного блока» хрипловато-срывающийся голос Гитлера, — агенты Хорти рыщут по всему миру, пытаясь заручиться поддержкой правительств почти всех враждебных нам стран. И, похоже, что регента уже совершенно не пугает, — Гитлер попытался придать своему голосу угрожающие интонации, но у него это не получилось, — что мы можем истолковать его действия как предательство. Понятно, что дальше так продолжаться не может.

— Не может, мой фюрер, не может, — впадая в состояние транса, машинально повторил Риббентроп, и даже потянулся дрожащей рукой к спокойно лежащим на столе сцепленным рукам обер-диверсанта, тщетно пытаясь то ли подбодрить, то ли успокоить. Или, может быть, просто засвидетельствовать перед фюрером свою привязанность к «самому страшному человеку империи».

И лишь брошенный на опального министра иностранных дел суровый, рефлекторный взгляд Скорцени уберег его от столь непродуманного поступка.

— Я именно потому и собрал вас здесь, чтобы решить, каким образом мы должны убрать с нашего пути самого регента Хорти и вернуть себе Венгрию. Одно уже сейчас понятно, Скорцени, что вашим коммандос придется дорабатывать там, где недоработало наше министерство иностранных дел, которое первым обязано было учуять измену. Да, опять наше министерство иностранных дел… — почти сокрушенно покачал головой Гитлер, давая понять, как ему надоело каждый раз констатировать непрофессионализм сотрудников этого министерства.