Книга Мания страсти - Филипп Соллерс

«Писатели рассуждают о сладковатом и пьянящем аромате смерти, между тем первый попавшийся наркоман объяснит тебе, что смерть не имеет запаха и в то же время сама источает запах, от которого перехватывает дыхание и леденеет кровь… бесцветный антизапах смерти… никто не может вдохнуть его сквозь розовые завитки плоти и фильтры черной крови… запах смерти — это в целом запах бесспорный, и это также абсолютное отсутствие всякого запаха… именно это отсутствие прежде всего поражает обоняние, поскольку любая форма органической жизни обладает запахом… прекращение запаха так же ощутимо, как смена дня и ночи для глаз, тишина для ушей, невесомость для чувства равновесия… В периоды дезинтоксикации наркоман распространяет вокруг себя этот запах, принуждая других вдыхать его. Завязавший наркоман своим запахом может превратить дом в нечто непригодное для обитания, и затем достаточно проветрить, чтобы это самое жилище вновь наполнилось зловонием, к которому привыкли добропорядочные граждане».

«Нагое пиршество», как и последняя книга Селина «Ригодон», заканчивается, словно по чистой случайности, китайцами. Опиумная война оборачивается против тех, кто ее развязал, сунув прямо носом во всю эту мерзость: «Во всяком случае, это было ошибкой, — писал К-666, — вступить в Правое Крыло, Восточное Крыло»… там пропали Ислам и Ко… И последние слова:

«Старейшины из старейшин, ветераны косячка, с лицами, словно выдолбленными наркотическими резцами времени, ничего не забыли… В двадцатые годы китайские наркоторговцы, иммигрировавшие к нам, считали Запад настолько продажным, презренным и недостойным доверия, что закрывали свои лавочки, а когда какой-нибудь гонимый ломкой наркоман стучался к ним, отвечали:

— Все консилось… плиходи пятнису…»

Насмотревшись этой комедии, нужно было поехать и увидеть собственными глазами все, что происходит там, в Китае. Разумеется, не в настоящем обличье… Пароход в Шанхай… Повсюду полиция… Синий дождь… На мостике Дора в черном плаще.

Франсуа все прекрасным образом уладил. Господин Ли (теперь он уже мертв) был сама любезность, ни искренний, ни лживый, эдакий даоист, переодетый маоистом. Дао, Мао, неприметный сдвиг во времени, этот самый Дао стоит десять тысяч Мао, что, впрочем, понимал — стоит лишь взглянуть на это непередаваемое выражение лунообразного лица — и сам кормчий, правящий в открытое море. С годами круглый венецианский фонарь все больше походил на его разноцветные портреты, написанные Энди Уорхолом. С господином Ли понимаешь друг друга без слов, мы медленно шагали по проспектам и аллеям парка. Какая нынче стоит погода, воспоминания о Париже тридцатых годов, проблемы урбанизации и уличного движения, будущее контрацепции. Китай находится на другой планете, где-то между воздухом и почвой, но здесь редко встретишь белых с длинными носами, которые и сами это осознают. Они причаливают, суетятся, они полны идей, они привозят свою технику и свои капиталы, они полагают, будто освоили правила игры, куда более наивные, чем когда-то иезуиты, они не понимают ни аллюзий, ни языка намеков, они теряются, не сумев проникнуть внутрь оболочки. Приезжайте, считайте, оценивайте, прикидывайте, вкладывайте деньги, убирайтесь. Русские? Ах да, были, а как же, взгляните на эту уродливую архитектуру, но они исчезли, забавно. Японцы? Вы видите сходство между ними и нами? Американцы? Они прекрасно понимают соотношение сил. Французы? Я вас умоляю, Великая Революция, Наполеон, Парижская Коммуна, май 68-го… Только не говорите, что русские и в самом деле поняли дух Просветителей или уроки Энциклопедистов… нет, нет, это просто недоразумение, Маркс совершенно не хотел этой истории с попами… Вообще-то все это непросто, давайте уж мы сами, видите ли… Господин Ли улыбался, снова улыбался, но облегчал нам всякого рода перемещения… Он подарил мне прекрасного Чжуан-Цзы (Пекин, 1966), а взамен Дора позволила мне дать ему одного Лао-Цзы из своей библиотеки, 1922 года издания. Оба тома охватывали приблизительно век, двадцатый, как его принято называть, тот самый, когда Время сменило опору. Но на публике господин Ли в мгновение ока менялся кардинально: пронзительный резкий голос, деревянный язык, рубленые кирпичики пропаганды, а затем снова вместо непреклонного бамбука — тонкий гибкий тростник. Преуспевший китаец-шизофреник — это что-то новенькое. Во всяком случае, неврозом здесь и не пахнет. Кто лучше этого китайца может быть сумасшедшим, одновременно не будучи таковым?

У меня до сих пор перед глазами — сумрачные красные стены Пекина. Солнце, заходящее в кровь, вино или немое мычание под острокрылыми крышами, надо всем этим — золотое небо, как легкое пощипывание лютни. Площадь Небесного Согласия, храм Неба: одни эти названия заставляют содрогнуться от ужаса психопатов всего мира. Пожалуй, одна лишь площадь Бернен в Риме, незаметно поднимающаяся к базилике святого Петра, могла бы выдержать сравнение. По ту сторону всего человеческого ровные крошечные частички пространства. Переход за грань, незаметный для тебя самого… Однажды утром господин Ли привел меня к могиле иезуита Маттео Риччи в Университетских садах. Я усмотрел было в его намерении некую иронию, но нет, обычный, проходной жест… Естественно, одна из юных ассистенток господина Ли, мадемуазель Люо, было очаровательна и говорила на безупречном французском. И, разумеется, мадемуазель Люо нашла меня весьма симпатичным. Ночью вместе, днем соблюдаем дистанцию: старая традиция.

В подобного рода ситуациях это обычная китайская уловка: ты получил удовольствие, я тоже, прекрасно, теперь поговорим о другом. Что вовсе не означает безразличия или холодности, напротив. Но никакого слияния не предвидится. Каждый представляет собой двух разных людей, когда нас двое, то, следовательно, на самом деле четверо. А вокруг самый настоящий театр: облака и дождь, ветер и солнце, перелетные птицы, два горных склона, клумба пионов, озеро на западе, цветущая слива, посвистывание в кроне дерева, утро синей бабочки, нефритовая флейта, чешуйчатое туловище дракона, культурная революция, омовение императрицы, мраморные холмы. Для какой-нибудь уроженки Запада секс — это прежде всего способ, некая рента: завладение объектом, микстура нарциссизма, средство против депрессии, замужество, реальная или вымышленная беременность, взаимная выгода. Смерть самца предполагается с самого начала, но при этом она вовсе не означает конец, насекомое расплодилось, оплатило все расходы, обеспечило пенсию, пристроило отпрысков, его поторапливали, выжимали соки, выход здесь, теперь пускай сдохнет. Вне всякого сомнения, китаянка вынуждена будет приспособиться к подобному ходу событий — японские вдовы уже почти похожи на вдов американских — но всегда останется это самое почти. Чайная церемония, инстинкт, гармония, искусство составления букета, шелк, театр теней за ширмой, узкие ступни, беспричинная улыбка, создание образа… Вы умеете заниматься любовью в позе утки-мандаринки? Нужно только, чтобы была естественность, внимание, это очень личное.

Господин Ли по-прежнему молчалив, но одобрительно молчалив. Мадемуазель Люо, должно быть, дала обо мне положительный отзыв. Я смог бы вернуть долг в Париже, как раз то, что нужно, чтобы продержаться год-другой и продолжить приключение, которое, по правде сказать, не имеет никакого отношения, как я подозреваю, к официальной пролетарской революции. Господину Ли на это плевать, он мыслит шире. В настоящий момент от него потребовалось вызвать там, очень далеко, некоторое количество тактических беспорядков. Он увидел, догадался, взвесил, решился. Беспорядки будут.