Книга Шторм - Эйнар Карасон

Кроме того, его сильно критикуют за неприязнь к иностранцам. Он хочет закрыть дорогу всякого рода сброду. А уже живущих выставить из страны. Парня можно понять. Взять, например, район, где я живу, полагаю, что большую часть его жителей составляют турки или кто-то еще более нам чуждый. Приехали пользоваться социальными преимуществами государства всеобщего благосостояния. Никакого интереса к самой Дании и датчанам. Более того, полное пренебрежение ко всему датскому, насколько я знаю от тех, кто хоть сколько-то с ними знаком. Они хотят жить в субсидированном жилье и получать пособия. И всем молчать. Гони деньги, и не надо сказок. Руки вверх, брюки вниз, кошелек или жизнь.

ЙОН БЕЗРОДНЫЙ

В итоге я позвонил Эйвинду Шторму. Представился. «Вы меня, наверное, помните?» Он не отрицал, был само спокойствие. Спросил, не подумываю ли я вернуться «ко мне и туркам», я не стал говорить, что нет, и поинтересовался, не подумывает ли он сам о том, чтобы вернуться в Исландию. «Сложный вопрос, — ответил он. — А почему вы спрашиваете?»

Сложно такое дело обсуждать по телефону. Я предложил исполнительному директору съездить в Данию и спокойно обговорить все с глазу на глаз, но тот посчитал, что оно не стоит того, не стоит ради этого тратить деньги на самолет. Так что мне пришлось неспешно объяснять Шторму, что я работаю в издательстве и мы хотим выпустить такую вот книгу, но у нас нет подходящего автора, и поэтому мы обращается к нему; но никто не собирается утомлять его написанием книги. Он, похоже, весьма быстро смекнул, в чем, собственно, дело — что ему нужно вернуться домой и помочь в создании книги, в основу которой лягут типажи вроде Халли Хёррикейна, а когда она будет опубликована, выдавать себя за автора…

Как я и рассчитывал, он сказал, что хочет обдумать предложение, и попросил меня перезвонить через два дня. Что я и сделал. При этом присутствовали исполнительный директор Гудстейн и Сигурбьёрн, которому тоже не терпелось послушать разговор, и я подумал, что он, как человек, лучше всех знающий Шторма, может оказаться полезен, если вдруг возникнут какие-то осложнения. Но разговор прошел очень удачно; Шторм вел себя так, будто всю жизнь только переговорами и занимался — сказал, что будет сотрудничать, только если ему и всей его семье оплатят переезд, обеспечат жильем на первое время и помогут встать на ноги. Гудстейн кивнул; я включил громкую связь; мы со Штормом договорились, что все детали обсудим, когда он приедет. Потом он спросил о моем положении в издательстве и от чьего имени я звоню; я назвал исполнительного директора Гудстейна, но его Шторм не знал, и спросил: «Это что за гнида?» — так что я пожалел, что транслировал разговор на весь кабинет, затем я упомянул Сигурбьёрна Эйнарссона, и Шторм обрадовался: «Ну, Сигурбьёрн — мой большой друг! Передавайте ему привет!» И я увидел, как прояснилось лицо Сигурбьёрна, как он обрадовался этим словам.

Мне показалось, что все складывается весьма неплохо…

ШТОРМ

К тому времени, когда Йон Безродный позвонил мне и сделал это предложение, я прожил в Оденсе дольше всех других исландцев; стал местным ветераном. Старая гвардия вся уехала, даже дурачок Сигурбьёрн ушел от своей жены и ребенка, даже Сёльви Молоко и Кудди. Совершенно непонятно, как мы столько продержались, но у Стеффы появилась приличная работа в китайском гриль-баре, и хотя зарплата вроде бы небольшая, но серая, и, следовательно, никаких налогов, страховых и профсоюзных взносов, так что на руки выходило даже лучше, чем могло быть где-то еще. И у детей все шло замечательно, они были почти совсем как коренные жители Фюна, у них появились датские друзья, и говорили они, естественно, совсем без акцента, занимались спортом, состояли в рядах скаутов, девочка пела в хоре, и на родительских собраниях нас постоянно хвалили за то, что у нас такие хорошие и прилежные дети. И хотя я частенько скучал, мне оставалось лишь признавать это со словами: «Let the good times roll», — я покупал пиво и садился на балконе, иногда даже с книгой — «lazin’ on a sunny afternoon»[63]. Я подписался на совсем свежую книжную серию о последней мировой войне, зачитывался и думал: мне ведь не хуже приходится, чем фон Паулюсу и его товарищам под Сталинградом.

Как-то в торговом центре я наткнулся на двух молодых исландцев, они узнали меня и поздоровались с большим почтением; мы, собственно, не были даже знакомы, во всяком случае, я не знал, как их зовут, но мне показалось, что одного из них я уже видел, наверное, в исландском баре. Они предложили «выпить вместе по чашечке». И мы пошли в скандинавскую забегаловку здесь же, в центре. Мальчики заказали кофе, я пиво — после некоторого раздумья… Позволил им заплатить. Им явно очень хотелось со мной поговорить. Они просто сгорали от любопытства. Как я и предполагал, один из них прожил в городе уже больше года и недавно переехал из общежития в наш район; его-то я и видел раньше. Другой приехал относительно недавно, изучать медицину. Оба проявляли большой интерес к общественной жизни и хотели наладить общение между живущими в городе исландцами; в Копенгагене ведь существовала легендарная и влиятельная исландская диаспора, о которой столько книг написано, но в Оденсе ничего подобного не было. Меня от этой болтовни потянуло в сон, очень хотелось зевнуть, но я не мог себе этого позволить, они ведь угощали меня пивом. Я узнал, что оба они входят в правление исландского общества, которое вот уже лет десять находится в состоянии спячки, разве что устраивает «танцульки на день независимости». К счастью, я наконец начал засыпать, думать о чем-то совсем другом. Но тут вдруг тот парнишка, который прожил тут дольше, говорит: «Действительно обидно, ведь общество годами отчисляло в казну неплохие деньги, которые попросту обесценивались». Тут я оживился. Деньги! Поскольку, надо заметить, в то время мое финансовое положение было весьма стесненным, впрочем, как и всегда… Я принялся рассуждать: я прожил здесь около семи лет и никогда не слышал, что у исландского общества есть какая-то казна. Но я-то пробыл здесь дольше всех остальных. Вот и получается, что деньги-то, можно сказать, мои. Во всяком случае, я имею на них не меньше прав, чем эти двадцатилетние молокососы, которые сидят рядом и треплют языком. Так что я включился в разговор. Выказал интерес: да, искренне жаль, что живущие тут исландцы так мало общаются. Вероятно, традиции не сложились; у диаспоры нет истории, и кто-то должен взяться и написать историю пребывания исландцев в Оденсе, вспомнить ярких личностей, которые жили и учились здесь; описать обычаи, вечеринки, совместные выезды в лес, в каких пабах собирались исландцы, какие песни пели на протяжении всего этого времени, и тогда у нас будет твердая почва под ногами…

Все пошло именно так, как я рассчитывал, они рты разинули от интереса — вот человек, который мог бы написать такую книгу. Он дольше других прожил в Оденсе. И ходит мнение, что он «что-то пишет».

Я обещал подумать. Я, несомненно, мог бы найти на это время, да и дело было нужное и интересное, но я человек бывалый и не хотел бы потом бессмысленно тратить время и силы, выколачивая долги, поэтому хочу получить деньги вперед. И мы пожали друг другу руки на прощанье; я собирался несколько дней подумать, они — получить согласие остальных членов правления Исландского общества в Оденсе, чтобы нанять меня на этот проект — писать историю диаспоры и выплатить мне гонорар авансом.