Книга Шторм - Эйнар Карасон

Я поспешно выключил. И в основном смотрел датское телевидение. Оно намного лучше. Надо отдать им должное.

Некоторые датчане просто замечательные. Один из них мне сразу безумно понравился. Дан Турелл. Он ужасно забавный. Поэт, знаток рока, к тому же пишет детективы. У него красивый голос. И отличное чувство юмора. Первый раз я его увидел в передаче о датской поэзии. У меня было похмелье, и я валялся на софе, телевизор выключать не хотелось, и вдруг началась эта передача. Это было уже после моего возвращения из Америки, я тогда практически ни с кем не общался, больше разговаривал с телевизором, чем с живыми людьми. И был вынужден слушать этот поэтический вздор, хотя тема меня совсем не интересовала. Но вдруг что-то мне подсказало, что будет не так уж плохо. Вспомнил, что когда-то смотрел классное шоу с теми же ведущими. А в этом рассказывали о том, что в Дании все начали сочинять стихи. Прямо какой-то взрыв в книгоиздании. Такие открытые стихи, совершенно свободные и красноречивые. И показали несколько примеров: поэты читали какие-то плоские тексты о самых обыденных проблемах, но с поэтическим плачем в дрожащем голосе. Какие-то причитания. Вместо поэзии. Но я упорно продолжал смотреть, у меня было такое чувство, что ведущие потешаются, выбрав худшие примеры. А потом появился Дан Турелл. Показали поезд, в сыром тумане он приехал на отдаленную станцию, и из него вышел всего один человек: Дан. Он шел на камеру в длинном плаще и черной шляпе и, когда подошел, начал говорить, но не остановился, и камера последовала за ним. Он сказал, что, пожалуй, хорошо было бы, в первую очередь для самих поэтов, если бы они могли найти путь к самовыражению. Но в то же время стихи должны быть такими, чтобы их мог сочинять любой, постоянно и без остановки. Сейчас он, например, сочинит такое стихотворение, если камера захочет последовать за ним. Назовем стихотворение «Платье на конфирмацию», сказал Дан. И прочел его, очень быстро, оно рассказывало о матери и дочери из бедной семьи, которые едут в поезде, чтобы купить подержанное платье на конфирмацию. Они жалели себя и критиковали общество. Когда стихотворение закончилось, камера остановилась и стала смотреть вслед поэту, шагающему в тумане. И я так долго смеялся, что все мое похмелье улетучилось.

Конечно, жизнь в этой стране, среди этого народа мне во многих отношениях по вкусу. Здесь, например, почти все спокойно относятся к тому, чтобы пропустить время от времени стаканчик или открыть бутылку пива. Дома, в Исландии, все сразу начинают думать, что человек спивается, а здесь никто не считает, что пить утром или в обед пиво или шнапс опаснее, чем кофе с булочкой. Какой-то книжный клуб навязал Стефании одну книгу, совершенно бесплатно — типа рекламное предложение для новых членов, и ничего не нужно при этом покупать. (Это, конечно, оказалось полнейшим вздором, они еще полгода потом посылали нам всевозможные книги, которые нас покупать не «принуждали», но за которые мы должны были заплатить, потому что якобы забыли отменить заказ, — такой вот сплошной бюрократизм. Но я не об этом. Хотя должен добавить, что заманил Стефанию в книжный клуб продавец-датчанин, очень красивый и вежливый пожилой человек, который пришел прямо к нам домой, она сначала отказалась и уже собиралась проститься, но тут он спросил, откуда она, а услышав ответ, растрогался — оказалось, что у него жена исландка. Они поговорили, и Стефания вступила в клуб. А неделю спустя пошла одолжить спичек у гренландцев, живших этажом ниже, и увидела на телефонном столике такую же книгу, на что соседи сказали, как бы оправдываясь: «Мы не собирались ничего у него покупать, но вдруг выяснилась, что у него жена из Гренландии».) Так в нашем доме неожиданно появилась «бесплатная» книга, в ней было написано про здоровый образ жизни, естественно, там были все эти жеваные-пережеваные советы, как стать forever young[59], — регулярно двигаться, есть овощи и хлеб грубого помола и далее в том же духе, а еще одно ценное указание, гарантия долгой жизни, касалось алкоголя. Датчане рекомендуют «один день в неделю воздерживаться от алкоголя». Каково? Так и до трезвости недалеко.

Так что я мог бы стать главным тамплиером в Дании…

Однако нужно заметить, что отнюдь не все датчане готовы следовать этому правилу. Возьмем, например, одного из крупнейших местных писателей, суперзвезду, авторитетную фигуру, которого зовут Клаус Рифбьерг[60]. Я ничего его не читал, поскольку мне он казался неинтересным; выглядит и одевается он как школьный завуч или таможенный чиновник низкого ранга. Но потом в воскресной газете появилась статья об алкогольных пристрастиях датчан, в которой знаменитости рассказывали о том, что и как они пьют, и все как-то невыразительно трепались, кроме Клауса Рифбьерга (нужно будет непременно достать что-нибудь из его произведений), он сказал: «Я ни разу за тридцать лет не лег в постель трезвым». И засмеялся…

Политика здесь скучная. Государством издавна правили демократы, а теперь к власти пришли консерваторы. Они хотят урезать нам, безработным, доходы и повысить всевозможные налоги, так что народ наверняка пожелает, чтобы левые снова взяли бразды правления в свои руки.

И все же не могу не вспомнить одного политика, это настоящая сказка. Я имею в виду самого Могенса Глиструпа[61]. Во-первых, он очень похож на рыбу-зубатку. Никогда не думал, что человек может быть настолько безобразен. И он же ужасно богатый юрист, неужели он никогда не слышал об исправлении прикуса? Но все бы еще ничего, если бы не его голос! Он как будто всхлипывает. Ему бы стихи читать! У него какой-то ужасный акцент, почти шведский, насколько я понимаю, он с Борнхольма. А уж его взгляды! Воистину королевские. Я изо всех сил стараюсь ничего не упустить, когда он появляется в телевизоре, поскольку идеи из этого человека бьют ключом. Теперь он хочет, чтобы перестали сочувствовать всем беднягам, которые не хотят работать! Всему этому сброду, который тяжелым бременем лежит на государстве и налогоплательщиках, пусть обеспечивают себя сами! И как он умеет находить слова. Такой безобразный, потный, с одышкой. На днях видел его, борнхольмский диалект, сам перекошенный и жирный, скрюченный, пиджак слишком узкий и сморщенный, галстук набок, глаза красные, словно не спал несколько суток, — но на этот раз ему пришлось пойти на попятный. Едва он официально заявил, что инвалиды вполне могли бы работать наравне со всеми, как одна дерзкая и властолюбивая женщина из агентства теленовостей поймала его на слове. Тогда он сказал, что речь, конечно, не идет обо всех инвалидах, нет. Он вовсе не имел в виду старых добрых инвалидов без рук и ног. A? «De gode gamle invalider, uden ben og arme»[62]! Глиструп был даже готов согласиться с тем, что они получат какую-то жалкую милостыню. «А другие должны питаться подножным кормом?» — спросила эта наглячка. «Да, для большинства это верно, — ответил зубатка. — В наши дни любого можно признать инвалидом. Достаточно сказаться левшой, и сразу, ничего не делая, будешь получать от государства роскошное жалованье».