Книга Невский романс - Ольга Свириденкова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Тогда зачем вы заставили меня танцевать с вами?
— Затем, — ответил Владимир, лаская взглядом ее лицо, — что мне нестерпимо захотелось коснуться вашей соблазнительной талии…
— Да вы просто…
— И еще затем, что я еду за границу и теперь увижу вас очень нескоро, — перебив ее, докончил Владимир.
Какое-то время Полина задумчиво молчала.
— Вот, значит, как? — пробормотала она. — И… куда же вы решили направиться?
— Сначала в Париж. А потом, вероятно, в Англию. А может, в Италию, пока еще не знаю.
— И надолго вы уезжаете?
— Месяцев на пять или больше.
Полина окинула его растерянным взглядом:
— Ну что ж. В таком случае, счастливого пути, господин Нелидов. Хотя я не должна вам этого желать после того, что вы сделали с моим братом.
— А что я с ним сделал? — возразил Владимир. — Цел ваш братец остался. Да еще и радуется небось, что не смог выйти на площадь и не угодил в Петропавловку.
— Да, но вашей-то заслуги в этом нет! Это просто счастливое стечение обстоятельств.
— Вы так полагаете? Что ж, пусть будут «обстоятельства». Так или иначе, а я перед вашим драгоценным братцем ни в чем не виноват. Навязался, понимаешь ли, на мою голову!
Полина вспыхнула, затем сердито встряхнула головой и взглянула на Владимира с неприкрытой враждебностью.
— Нет, я все-таки пожелаю вам доброго пути, — с сарказмом сказала она. — И знаете почему?
— Нетрудно догадаться, — усмехнулся Владимир. — Потому что теперь вы, наконец, избавитесь от необходимости видеть мою ненавистную физиономию.
— Вы очень догадливы, сударь, — с улыбкой подтвердила Полина.
Проводив девушку к родителям, Владимир отыскал Александра и предложил ему пойти играть в карты.
В игорной комнате было мало людей, и Владимир с Александром сразу уселись за свободный столик.
— В «фараона»? — спросил Владимир, распечатывая новенькую колоду.
Зорич покачал головой.
— Да нет, пожалуй, не стоит. Какой прок нам обыгрывать друг друга? Поучи-ка ты меня лучше покеру, этой излюбленной игре англичан.
— Идет, — согласился Владимир.
За игрой время летело незаметно. Наконец, почувствовав, что у него затекает спина, Александр предложил покурить. Владимир согласился, и они перешли в соседнюю гостиную. Там они встретили несколько знакомых и разговорились. Разговор, в кои-то веки не касавшийся заговорщиков, затянулся на целый час. Довольные беседой, друзья вернулись в игорную… и застыли на пороге, потрясенные.
В центре комнаты стоял Юрий Петрович Вельский и бил себя кулаком в грудь. Столпившиеся вокруг знакомые пытались его успокоить, но у них не получалось. Вельский оставался неутешен — он плакал! Притом с таким глубоким, душераздирающим отчаянием, что даже прожженные циники-игроки не могли смотреть на него без жалости.
— Я их погубил… жену, детей… всех, всех погубил! — судорожно причитал Вельский между приступами рыданий. — Старый, выживший из ума дурак! Хотел положение поправить, а… пустил детей по миру!
Кто-то протянул ему рюмку коньяка и почти насильно заставил выпить. Потом двое старинных друзей князя подхватили его под руки и повели, вернее, потащили в сторону коридора, нашептывая утешительные слова: все не так страшно, все еще может поправиться…
— Да черта с два тут что-то поправится! — отрезал завсегдатай игорных домов князь Яропольский, обращаясь к стоявшему рядом Владимиру. — Это у меня могло бы поправиться, у вас. А у Вельского — дудки!
— Что, много проиграл? — поинтересовался Владимир.
— Да как посмотреть. Для кого много, а для кого и не очень… Четыреста тысяч.
— Сколько?! — изумленно воскликнул Зорич.
Яропольский усмехнулся:
— Четыреста. Всего за какой-то час продул. Что ж, сам виноват: вольно ж ему было такие ставки делать! Впрочем, он не так уж и виноват. Это Марасевич его под монастырь подвел.
— Марасевич? — хмуро переспросил Владимир. — Да он же отпетый шулер, разве Вельский не знал?
— Делали ему знаки, только он не принял во внимание. Слишком опьянен был успехом дочери, ну, и шампанским, конечно.
— Марасевич, надо полагать, сразу ушел?
— Растаял как дым, тотчас, — подтвердил Яропольский. — И вот, господа, не странно ль? Многие здесь уверены, что Марасевич шулер. Да вот беда: никак не удается схватить мерзавца за руку! А не пойман — не вор… Бедная мадемуазель Вельская! Плакало теперь ее удачное замужество. Чтобы расплатиться с долгами, Вельскому придется продать имение дочери, а без приданого, как известно, ни один дурак не женится.
Владимир внимательно посмотрел на Яропольского.
— Скажите, князь… А из чего вы сделали вывод, что дела Вельского так плохи? Четыреста тысяч, конечно, сумма приличная, но не настолько же, чтобы привести к разорению.
— Это для вас, — с усмешкой ответил Яропольский, — а у Вельского только шестьдесят тысяч дохода, ни копейки сбережений и прежних долгов тысяч на сто.
— Ну, при таких-то долгах можно и еще одолжиться, — предположил Зорич, но Яропольский лишь покачал головой.
— Да, помилуйте, кто ж ему даст? Отдавать-то нечем!
— А заложить имение в опекунский совет?
— Давно уж заложено. Нет, господа, здесь уже ничто не поможет, — убежденно сказал Яропольский. — Я сам — да вот и граф Шестов тоже присутствовал — слышал, как Марасевич объявил, что не даст отсрочки и немедленно представит долговую расписку ко взысканию. А это полное банкротство и продажа имущества с торгов. Так что здесь может и не обойтись потерей одного дочкиного имения. Как бы Вельскому не пришлось еще и особняк продать.
— Посмотрите, господа, так и будет, — подтвердил сорокалетний гвардейский майор граф Шестов. — Разве вы уже забыли историю разорения Суханова? И ведь тоже Марасевич бедолагу под пулю подвел! Этот своего не упустит, все, до копеечки, взыщет.
Пошумев еще немного, собравшиеся начали расходиться.
— Ну? — спросил Зорич, выжидающе посмотрев на друга. — Что будем делать дальше?
— Поедем-ка, Саша, ко мне, — ответил Владимир.
* * *
В своем кабинете Владимир тотчас открыл бутылку бренди, закурил трубку и принялся расхаживать из угла в угол.
— Послушай, да на тебе лица нет, — удивился Зорич. — В чем дело? Тебе так жалко Вельских?
Владимир порывисто обернулся к нему.
— Я не могу допустить, чтобы Полина стала несчастной!
— Знаешь, мон шер, что я думаю? — с досадой заметил Александр. — Ты слишком привязался к этому беспутному семейству. И я понимаю, почему. Мы всегда привязываемся к людям, которым делаем добро, а ты уже однажды имел глупость им помочь.