Книга Элита элит - Роман Злотников

Вилора почувствовала, как у нее задрожали губы. Она резко отвернулась и бросилась в процедурную. Ну зачем Сима так?.. Как будто Вилора сделала что-то совсем постыдное… Ну да, ну сделала, но она же не для себя! Для всех. Ее же всегда так учили: подчинять личное общественному, в первую очередь думать о других. То есть, конечно, было бы в сто раз лучше, если бы ради других она пошла на муки, на пытки, на расстрел, наконец. Тогда бы все было правильно. Все понятно. Но неужели Сима думает, что ей было приятно торчать в той хате, за тем столом и пить с фашистами это дурацкое вино? Но она же смогла заставить их (ладно, уговорить) выпустить всех наших. Ну почти…

Вечером Вилора сидела на поленнице, обхватив колени руками, и смотрела в одну точку. То, что она всех спасла, никто не оценил. Для остальных более важным оказалось то, что она лечила немцев, а также пила с ними. Об этом узнали все. Сима постаралась. Женщины шушукались по углам и отводили глаза, едва встретившись с ней взглядом. Вилора почувствовала себя отверженной. Хорошо еще, что никто не знал, что она согласилась сопровождать того офицера (называть его Куртом, как тогда, в легком подпитии, она теперь не рисковала даже в мыслях).

Сзади кто-то подошел. Вилора продолжала сидеть, не оглядываясь.

— Вилор, а Вилор… — послышался голос Симы.

— Чего тебе? — угрюмо отозвалась она.

— А когда ребят-то освободят?

Вилора поджала губы и сначала решила не отвечать. Вот еще, разговаривать с ней, предательницей! Но Сима снова позвала:

— Вилора… — И в ее голосе почувствовалась такая мука, такая тревога за своего Пашку, что Вилора не выдержала.

— Да не знаю я! Немец обещал переговорить с комендантом. Ну чтобы тут сделали что-то вроде госпиталя для наших раненых пленных. И для этого освободили ребят.

— С каким комендантом? — не поняла ее Сима. — С этим толстым, что ль?

— Да нет, который в Бресте, — пояснила Вилора.

— Так чего сидишь-то?

Вилора аж вздрогнула от того, как резко изменились тон и голос Симы.

— Давай беги к своему немцу — пускай едет! А то только вино с ним пить горазда!

Вилора взвилась, разворачиваясь к Симе:

— Ах ты… ты что такое говоришь? Какой он мой-то?

— А ты ударь меня, — зло бросила Сима, — тебе нынче все можно. Ты с немцами вон вино пьешь. А Пашка мой… — Она резко развернулась и двинулась прочь, гордо вскинув голову.

А Вилора осталась стоять, давясь слезами и изо всех сил закусив губу, чтобы не разреветься в голос…

— Фрейлейн лейтенант?

Вилора оторвалась от стола в процедурной, сидя за которым плакала, и подняла голову. В проеме двери стоял все тот же толстый фриц, ставший первопричиной всех ее мучений. Ну да, конечно, а кого еще она там могла ожидать?

— Ну чего еще?

— По-моему, вам необходимо осмотреть ваш пациент.

Вилора шумно выдохнула.

— Не буду я никого осматривать.

Толстяк удивленно вздернул голову.

— Ви хотеть расторгнуть тот договор, который ви заключить с герр гауптман?

Вилора стиснула зубы. Расторгнуть?.. Ох, как ей этого хотелось! Раз они все так с ней, так пусть возвращаются обратно в прачечную. И Симкин Пашка тоже пусть сидит в подвале. Но… она ведь комсомолка. А значит, должна быть стойкой. И думать прежде всего о других. А это… ну ведь она же была готова на муки. Только тогда подразумевалось, что мучить ее будут враги. А друзья будут ее поддерживать и гордиться ею, но отчего-то все получилось наоборот. Что ж… она должна вынести и это. И все равно спасти всех. И даже Симкиного Пашку. Когда-нибудь потом, в будущем, они поймут, что она сделала для них, и оценят ее жертву. И вот тогда… Что будет тогда, у Вилоры не вырисовывалось. Потому что настоящие герои, которых понимали и оценивали, всегда при этом героически погибали. А ей погибать пока не хотелось. Тем более пока с героической гибелью не складывалось, потому что все, кто погиб до сих пор, сделали это как-то не слишком героически. Не спасая кого-то или не забирая с собой тучу окруживших их врагов, как она читала в книжках, а походя, от пулеметной очереди или одиночного выстрела из пистолета. Никому и ничего своей гибелью не доказав.

— Так ви идти?

Вилора тяжело вздохнула.

— Да, сейчас. — Она поднялась на ноги и, подойдя к рукомойнику, наскоро умылась. После чего пару раз провела гребешком по волосам и, подтянув стоявшую рядом санитарную сумку, накинула лямку на плечо.

— Пошли.

Едва они вошли в горницу, как в глаза Вилоре тут же бросился стол. Он стоял на том же месте и явно был сервирован, только сверху еще укрыт наброшенным широким рушником. Она остановилась и, сурово поджав губы, развернулась к толстяку.

— Передайте герру гауптману, что я с ним ужинать не собираюсь.

Офицер молча выслушал ответ, затем перевел взгляд на Вилору и несколько мгновений рассматривал ее. Затем улыбнулся и заговорил. Толстяк тут же начал переводить:

— Герр гауптман не настаивает. Тем более что он собирался предложить поужинать только после осмотра. Ему не терпится поскорее выполнить данное вам обещание и посодействовать освобождению остальных ваших товарищи. Так что если ви после осмотра винесете вердикт, что он есть транспортабелен, он готов завтра же выехать в Брест-Литовск для встречи с комендант.

Вилора слегка помягчела. Готов, значит… это хорошо. Конечно, с таким ранением ему надо бы еще полежать, и, если бы это был советский офицер, она бы непременно настояла на этом, но что касается фрица… В конце концов, если даже и подохнет — туда ему и дорога. Так что она непременно вынесет вердикт, что он готов к транспортировке.

К ее удивлению, рана выглядела вполне прилично. Нигде никаких нагноений, а по краям уже даже начала затягиваться. Не слишком объяснимо для, считай, первого дня. Наложив новую повязку, Вилора сообщила, что пациент вполне может выдержать небольшой переезд, вымыла руки и уже совсем собралась идти, как офицер снова заговорил:

— Герр гауптман интересуется, кушать ли ви сегодня хоть что-нибудь.

Вилора нахмурилась. Какой там ела — кусок в горло не лез. Но не говорить же этому… И она молча кивнула. Толстяк неодобрительно покачал головой:

— Не следует говорить неправду. Я точно знать, что ви ничего не кушать.

— А вам-то какое дело? — огрызнулась Вилора.

В этот момент офицер вновь подал голос.

— Герр гауптман предлагает вам немного перекусить, — тут же включился толстяк. — Если ви не хотеть, то не будет никакой вино. Но он настоятельно рекомендует вам попробовать настоящий французский гусиный печень. Они называть это фуагра.

Дюжий танкист, непонятно как возникший у стола (когда Вилора только вошла в избу, его точно не было), сдернул с него широкий рушник, открыв взору девушки небывалое великолепие. То, что стояло на столе сейчас, не шло ни в какое сравнение с завтраком. И если с утра она думала, что словосочетание «скромная трапеза» было всего лишь риторической фигурой речи, то сейчас вынуждена была признать, что да, завтрак был именно скромным. От увиденного Вилора почувствовала, как ее рот наполняется слюной. И сразу же жутко заболел живот. Девушка едва не охнула. Ведь действительно за весь день во рту маковой росинки не было. И не будет. Ну не Симку же просить пожрать принести. А к остальным она и сама не подойдет. Вилора нерешительно покосилась на дверь и растерянно пробормотала: