Книга Арарат - Дональд Майкл Томас

Его усталые глаза обозревали ее просторную гостиную, которая его не удивила, но и не оказалась такой, какой он ее себе воображал; кроме того, в ярком электрическом свете он впервые имел возможность как следует рассмотреть свою хозяйку. Повесив свое пальто, она спросила, что он будет пить, и налила ему бренди; включила стереосистему, поставив тихую танцевальную музыку, и направилась на кухню. Он слышал постукивание посуды. Через несколько минут она вернулась с кофейным подносом и села у него в ногах, подоткнув голубую юбку свободного покроя себе под ноги, и улыбнулась ему, помаргивая сквозь очки в толстой оправе – он раньше не знал, что она носит очки. Она предупредила его движение, добавив в кофе сливки и сахар. Ее по-собачьи преданный вид стал было его раздражать; но он был благодарен ей за то, что она его обслуживает, и было очевидно, что ей нравится его обслуживать. Он расслабился, начиная понимать, что она будет совершенно счастлива просто понянчить его какое-то время. Единственная ее дочь оканчивала колледж и собиралась стать инженером. У нее была своя квартира.

В другое время Виктор был бы безутешен, услыхав о таинственном Григоре, но теперь испытывал облегчение. При всей своей привлекательности, Донна была просто слишком стара. На фотографии в журнале она выглядела на восхитительные двадцать пять. Как только он узнал, что у нее есть взрослая дочь, он испугался и постепенно сбавил чувственный накал своих писем. Он стал несколько менее уклончив в отношении своих домашних обстоятельств, намекая на то, что его последний брак, находящийся в процессе расторжения, все же еще не расторгнут.

Увидев Донну воочию, он утвердился в своих сомнениях. Она была слишком стара – он решил, что ей около сорока пяти. Он понимал, что нелогично и несправедливо считать ее в этом случае старой, когда тебе самому за пятьдесят. Но он не мог влюбиться в женщину старше тридцати. Он объяснял это самому себе тем, что ему необходимы женщины, способные расти и меняться: такие, как обворожительно свежая, прекрасно одетая девушка на пресс-конференции. Кроме того, он просто не чувствовал себя на пятьдесят.

Сурков находил также невозможным влюбляться в женщин с тощими ногами, грубыми и громкими голосами или идеологическими пристрастиями – будь то к коммунизму или вегетарианству. Эти тесты Донна прошла: ноги у нее были вполне округлые, голос звучал мягко и застенчиво, а на ужин она собиралась зажарить на гриле бифштексы. Из ее писем он давно уже вычислил, что от каких-либо политических заноз она не страдала. Она просто была слишком старой – и к тому же слишком маленького роста. Хотя он мог бы заняться с нею любовью, он ни за что не сумел бы в нее влюбиться. Это жалко, размышлял он. Ему было необходимо снова влюбиться.

И мне нельзя просто спать с ней, думал он, потому что она – это очевидно – очень ранима; она слишком хороша, чтобы причинять ей боль. Он не мог представить себе, как ее маленькие, нежные руки обтесывали каменные изваяния, которые украшали комнату и которые он, покончив с кофе, восхищенно разглядывал. Здесь была абстрактная скульптура «Арарат»; Арарат он видел только на фотографии. К его разочарованию, остальные ее работы не особенно наводили на мысли об Армении. Живописные полотна, висевшие на стенах, тоже не носили строго национального характера, хотя большинство подписей под ними были, вне сомнения, армянскими. Здесь даже не так уж много было книг с причудливыми иероглифами армянского алфавита на корешках. На кофейном столике лежал «Нью-Йоркер» и два новых американских романа. Квартира была такой же американской, как и акцент ее владелицы.

Она извинилась, что не спросила его раньше, нужно ли ему в ванную, и сказала, что покажет ему его спальню, когда он допьет бренди. Ей надо было пойти позвонить своей матери. В этом здании несколько раз случались грабежи, поэтому она хотела увериться, что у матери все в порядке.

– Ты должен чувствовать себя здесь как дома, – сказала она. – Нельзя входить только в одну комнату. – Она указала на дверь. – Там моя мастерская. Пообещай, что не будешь туда входить. – В глазах ее промелькнула потаенная гордость. – Ты должен пообещать!

– Обещаю! Но я разочарован. Мне хотелось бы увидеть тебя за работой.

– А я не буду работать, пока ты здесь. Но ты не входи туда. Там ужасный беспорядок.

Виктор, попивая бренди, перелистал «Нью-Йоркер», рассеянно заглянул в романы, погладил сиамского кота по высокомерной худосочной голове, вполуха слушая, как Донна разговаривает по телефону. Телефон был установлен в нише вроде альковной, и его огорчило то, что он так много слышал, – даже при негромко играющей музыке. Придется звонить в Москву, когда Донна пойдет за покупками. Ему казалось странным, что Донна звонит матери, которая жила всего тремя этажами выше. Тон ее разговора был необычайно почтительным и официальным, почти как если бы она осведомлялась у престарелой соседки, все ли у нее в порядке.

Интересно, подумал он, собирается ли она по-прежнему спать в квартире матери, пока он здесь. Она писала, что нравы в армянской общине очень строгие, а поэтому для нее было бы недопустимо провести ночь в одной квартире с ним. Тогда это вызвало у него раздражение и лишь укрепило в намерении соблазнить ее. Его даже подмывало в шутку отписать ей, что, возможно, ей будет удобнее, если он сам переночует у ее матери! Сейчас до него дошло, что в действительности это была неплохая идея. Может быть, он получил бы больше от ее матери, престарелой миссис Зарифьян: больше Армении. Она была настоящей армянкой, прожила в Армении первые несколько месяцев своей жизни.

Он до сих пор и сам не понимал, почему предпочитает не ехать собственно в Армению, что ему было бы так просто сделать.

Донна повесила трубку и снова набрала номер. Теперь она говорила теплее – как он предположил, со своим другом Григором, сообщая ему, что они приехали.

– Как дела у твоей матери? – спросил он, когда она вернулась и села в кресло.

– Она немного устала. Очень обеспокоена тем, что ты нездоров; боится, не прилетел ли ты лишь для того, чтобы не разочаровать меня!

Оба улыбнулись при мысли о такой самоотверженности.

– Ей не терпится познакомиться с тобой, – добавила она. – Вы встретитесь завтра, если захочешь. И Люси придет сюда выпить с нами чаю, после занятий. Ей тоже до смерти хочется с тобой познакомиться.

– Это будет чудесно.

– Ты будешь спать в ее комнате. Не хочешь распаковать чемодан и освежиться? Григор будет здесь через полчаса.

– Хорошо.

Он попытался вскочить на ноги в своей обычной задорной манере, забыв, что еще только выздоравливает после болезни; но ему пришлось на какое-то время присесть снова. В ногах была слабость, а чемодан весил целую тонну. Он с облегчением бросил его снова в коридоре. К несчастью, он стоял прямо напротив высокого зеркала и не мог не увидеть в нем бледное как смерть привидение – себя самого. Донна потянула за ручку, призрак исчез, и он понял, что зеркало прикручено к двери в ванную комнату. Она говорила ему что-то о системе подачи горячей воды, и он бессмысленно кивал: его сознание устало и помрачилось настолько, что он не мог понять ни слова. Указав на дверь справа, она сказала, что там ее спальня. Она, казалось ему, добавила, что в конце концов решила не уходить на ночлег к матери; но, поскольку у него кружилась голова, а она говорила не вполне разборчиво, перемежая свою речь вопросами о том, что он предпочитает на завтрак, он не был уверен, что не ослышался.