Книга Арарат - Дональд Майкл Томас

Почему у русских поэтов такая хорошая память?

Да нет, дело здесь не в поэтах. Просто потому… ну, прежде всего, нас учат много запоминать наизусть в школах, так? Это как бы часть обычного советского образования. Таким образом, ну, вырабатывается способность впитывать в себя все, все что угодно. Я не знаю, как это на самом деле происходит. Дело касается не только моих вещей, это не одиночное плавание. У меня в голове почти весь Блок, Пушкин, Пастернак, Лермонтов. Не только поэзия, но и проза тоже. Не целиком прозаические произведения, но большие куски из них. Кроме того, мы не знаем, когда нам это пригодится. Это своего рода частное издательство, в вашей собственной голове.

В своей новой работе вы упоминаете об Афганистане?

Нет, там это было бы неуместно. Если кто-нибудь из ваших поэтов, скажем Уилбур или Хехт, напишет поэму об Олимпиаде в Лос-Анджелесе, думаю, он вряд ли упомянет о Сальвадоре, если только это не будет необходимо для самой поэмы.

Каковы ваши взгляды на ситуацию в Польше? Думаете ли вы, что Советский Союз вмешается?

Я полагаю, что польский народ сам решит свои проблемы. Надеюсь на это.

Вы говорили недавно о беге времени. Вам сейчас пятьдесят, хотя вы на них не выглядите…

Старше, да!..

…К вам всегда относились как к молодому поэту. Как вы ощущаете себя в роли человека средних лет?

Я не ощущаю себя в этой именно роли. Ну, последние три-четыре недели я ощущал себя очень старым – просто потому, что был не вполне здоров. Я не знаю, как именно я себя ощущаю. Ранит не то, что вы стареете, а то, что это происходит с миром. Вы остаетесь прежним, а мир вокруг вас стареет.

Кажется, я не вполне понимаю, что вы имеете в виду.

Ну, как это было в конце шестидесятых, все сильно переменилось. «Власть цветов», джинсы, ЛСД, однополые фасоны и прически, рок, хиппи, поэты-битники, Сан-Франциско, геи, да? Всеобщее культурное и сексуальное брожение. Я был здесь в шестьдесят седьмом, нет, в начале шестьдесят восьмого, и видел, как это все происходило. Это началось здесь, да? Мир изменился в том году, в шестьдесят восьмом, и всех это очень обеспокоило. Мир постарел, несмотря на мини-юбки и молодежную культуру. Вот что я имею в виду.

Большинство ваших примеров очень легкомысленны. Чем это объяснить?

Я очень легкомысленный человек – да. Конечно, в шестьдесят восьмом происходили и другие вещи, например, война во Вьетнаме. Но меня спросили, что я имею в виду, говоря, что мир постарел, и я дал прямой ответ. Джинсы повлияли на людей больше, чем Альенде или Никсон… Но это опять легкомысленно, да. Крайне поверхностно.

Как вы воспринимаете то, что вас называют ручным либералом Кремля?

Никогда не слышал такого выражения. А теперь я очень устал.

Спасибо, что ответили на наши вопросы.

Пожалуйста.

Удачной вам поездки.

Благодарю.

Большую часть дороги от аэропорта русский полулежал с закрытыми глазами, рухнув как подкошенный на пассажирское сиденье рядом с Донной. Время от времени он открывал глаза и смотрел на проносящийся мимо поток неоновых реклам; и однажды, сонный и усталый, он увидел прямо у себя над головой самую впечатляющую рекламу – высоко подвешенную над скоростным шоссе огромную золотистую луну. Он чуть было не спросил у Донны, что именно она рекламирует, когда до него дошло, что это настоящая луна. Он указал ей на нее и сказал:

– Здесь она больше!

Она вела машину быстро и непредсказуемо. Ее старый «додж» был опаснее, чем самолет Аэрофлота, но он слишком устал и ослаб, чтобы об этом беспокоиться. Ее нежный голос с новоанглийским выговором внушал полное доверие. Этот голос неспособен на обман или иронию, думал он. Например, он задержался после пресс-конференции, чтобы поговорить с милой, застенчивой, очаровательной корреспонденткой институтской газеты. Без следа иронии Донна сказала ему, что это был очень добрый жест с его стороны. Ее реальное присутствие подтвердило то впечатление, которое сложилось у него от ее писем, – она была совершенно невинна. Армянки верны по природе, писала она. Сурков ощутил уверенность, что ее муж, с которым она развелась пять лет назад, был первым и единственным мужчиной в ее жизни.

За исключением некоего таинственного друга по имени Григор, о котором она никогда не упоминала в своих письмах. Если Виктор не возражает, если он не слишком утомлен, то он зайдет на ужин, и они познакомятся. Она обмолвилась об этом случайно, когда Сурков упомянул о своем желании побывать на армянском богослужении. Она сказала, что не часто ходит в церковь (что его удивило, поскольку он воображал, что все армяне религиозны), но у нее есть друг, который ходит регулярно и будет рад взять его с собой в воскресное утро. После церковной службы ее друг обычно заходит к ней, чтобы вместе пообедать, так что это будет очень удобно.

Снова заметив луну, появившуюся из-за облаков над очертаниями Манхэттена, проступающими на фоне неба, Донна сказала:

– Зато в России поэты больше! Разве ты не гордишься, что они приехали в аэропорт, чтобы взять у тебя интервью? Такое, должно быть, случается нечасто.

– Не принимай этого всерьез, – проворчал он. – Просто они помнят, что, когда я в последний раз садился в самолет на Западе – в Англии, – получилось неплохое представление. Парочка здоровенных «приятелей» у меня по бокам… И с тех пор я как бы исчез из виду. Они не знали точно, чего им ждать. Ну что ж, щелкоперы вряд ли отработают плату за такси.

– Уверена, что дело не только в этом.

За время поездки они останавливались дважды. У него кончились сигареты. Она не позволила ему выйти из машины: он был нездоров, и она хотела о нем позаботиться, сделать так, чтобы он как можно лучше отдохнул. Он попросил ее взять сорт помягче, и она вернулась с пачкой «карлтона» – продавец сказал ей, что это самые мягкие сигареты в мире. Она не дала Виктору заплатить за них. Она покупала сигареты впервые в жизни. Он знал, что она их ненавидит, потому что ее отец умер от рака легких. Виктору пришлось потратить уйму времени даже на то, чтобы раскурить сигарету, а когда это удалось, то ее вкус, точнее всякое отсутствие вкуса, он нашел омерзительным.

– Да, это очень полезно для здоровья! – согласился он и тут же смял «карлтон» в пепельнице.

Она остановилась еще раз, принесла ему пачку «Мальборо» и снова отказалась взять деньги. «Мальборо» были крепче, чем он любил, но вполне его устроили.

Она жила в современном многоквартирном доме в полупустынном Бруклине. Оставив Виктора наедине с его чемоданом, она припарковала машину и вернулась, улыбаясь своей нервной улыбкой и слегка отклоняясь влево, чтобы уравновесить тяжесть его портфеля. Виктор взял чемодан, пробормотал: «Черт, он становится все тяжелее!» – и последовал за ней через вестибюль. Он был счастлив, когда лифт поднял их к ее квартире и он мог бросить чемодан и рухнуть на мягкую софу, глубоко продавив ее своим весом.