Книга Вайзер Давидек - Павел Хюлле

– Теперь надо дать клятву. Вы готовы? Разумеется, мы не были готовы, но разве Вайзеру можно было возражать?

– А на чем будем клясться? – спросил Шимек. – Если на распятии, то, наверно, и взаправду дело важное.

– А ты думал, не важное? – спросил Вайзер, и наступило тягостное молчание – мы ведь не знали, какой еще сюрприз припас Вайзер, и были перепуганы.

– Так на чем будем клясться? – повторил вопрос Шимек.

– Зачем спрашивать на чем, не лучше ли спросить – зачем? – сказал Вайзер.

– Ну, известно, – сказал Петр, – чтобы не выдать тайну. Для того и клянутся.

– Хорошо, – ответил Вайзер, – чтобы не выдать тайну. Тогда скажите, вы верите в загробную жизнь?

Мы оторопели – никто не спрашивал у нас об этом так прямо. Действительность, когда ее пригвоздят таким вопросом, может показаться сомнительной даже опытному человеку, а что уж говорить о нас тогда, в подвале заброшенного завода, когда наше ожидание было вроде лихорадки, сжигающей сердце и воображение.

– Вообще-то да, – ответил я за всех, – почему бы нам не верить?

– Вот и хорошо, – заключил Вайзер, – так поклянитесь загробной жизнью: о том, что я вам покажу здесь или где-нибудь еще, вы никому не проболтаетесь, и рассказывать сможете только то, что я разрешу, если спросят! А если проговоритесь – умрете и не будет у вас загробной жизни, в наказание за раскрытие тайны. Поняли?

Мы молча кивнули. Вайзер приказал нам положить правую ладонь на свою левую руку и, когда мы это сделали, каждому по очереди велел сказать: «Клянусь!»

После этого он подошел к одной из стен, легонько толкнул ее – и нашим глазам открылся узкий проход, ведущий в просторное помещение. Был это длинный зал, образованный тремя или четырьмя пивными погребами, в которых были убраны разделяющие их стены – остатки перегородок обозначались на полу обломками кирпичей. Сразу у входа, по левую сторону, стояли два ящика, возле которых мы увидели Эльку. Помещение освещалось двумя яркими лампами, свисающими с потолка на изолированных проводах. Тогда я не обратил на это никакого внимания, но сегодня уверен, что Вайзер сделал всю проводку сам, протянув провода от дороги на Матемблево, что требовало немалого опыта и сноровки. Кто бы, однако, обращал внимание на такие пустяки, если Элька открыла первый ящик и мы увидели в нем настоящее оружие? Да, это было самое настоящее оружие: три немецких «шмайсера», русский ППШ, два парабеллума и два нагана, которыми пользовались советские офицеры наряду с чаще встречавшимися пистолетами ТТ. Шимек восхищенно свистнул, а Петр взял в руки парабеллум и попробовал вынуть магазин.

– Не так! – Элька забрала у него пистолет и показала: – Вот так. А вот так заряжают и снимают с предохранителя.

Мы стояли как малые дети перед витриной с игрушками, и, хотя были детьми постарше, наше изумление и желание коснуться всего этого собственными руками было таким же нетерпеливым и жадным. Когда же мы стали дотрагиваться до всех этих чудес, восхищаясь отполированными стволами, сверкающими оливковым блеском прикладами, проверяя курки и бойки, когда мы с головой погрузились в это занятие, Вайзер достал из другого ящика коробку с патронами и из правого угла, на который мы раньше не обращали внимания, притащил картонные макеты.

Элька ткнула в меня пальцем:

– Будешь стрелять первым. Оставьте один парабеллум, остальные заверните в тряпки и положите в ящик.

Мы выполнили приказ безропотно. Элька зарядила пистолет, приказала всем стать у меня за спиной и, когда Вайзер вернулся от дальней стены, где он устанавливал макеты, вручила мне готовый к стрельбе парабеллум.

– Можешь стрелять, – сказала она, и прозвучало это как очередной приказ.

Если бы не насмотрелся я в кинотеатре «Трамвайщик» военных фильмов, я бы не знал, какую принять позу, что делать с левой рукой и как смотреть сквозь прорезь на кончик мушки. Но я знал все это, по крайней мере теоретически, и хотел проделать как можно лучше, однако, когда направил дуло в сторону макета, рука и ноги у меня задрожали от страха, а на шее и висках выступили капли пота. Во всех фильмах цель была ясно обозначена: подпольщик стрелял в агента гестапо, эсэсовец – в еврея, партизан – в жандарма, советский солдат – в немецкого и наоборот; а тут я увидел нечто, чего не мог определить, нечто, испугавшее меня не на шутку, словно я должен был стрелять в живого человека. Макет, который я увидел сквозь прорезь прицела, изображал бюст М-ского, нарисованный акварелью. Но то не был обыкновенный М-ский, то есть такой, каким мы видели его в школе, на демонстрациях или на одной из полян оливского леса. У картонного М-ского были дорисованы пышные усы, а выразительные дуги бровей и расположение глаз не оставляли сомнений в том, на кого он похож. Да, хотя с определенного времени огромные, как простыни, портреты исчезли с улиц и витрин нашего города, я почувствовал жуткий страх. Вдобавок, будто этого было мало, на голове у мужчины, в которого я целился, была фуражка офицера вермахта. Такое придумать мог только Вайзер.

– Ты стреляешь или нет? – Слова Эльки звучали издевательски.

И я выстрелил – раз, другой, третий, четвертый, пока не опустошил магазин, и все пули попали в стену выше или сбоку от макета, только одна, последняя, просверлила дырку точнехонько в том месте, где на фуражке с высокой тульей виднелся немецкий орел со свастикой.

– В краб попал, в краб! – кричал Петр, а Вайзер, словно не поверив, подошел к М-скому и сунул палец в дырку от выстрела.

– Попал в кружок, но орел не тронут, – сказал он, возвращаясь к нам, а я тем временем расправлял пальцы, судорожно сжимавшие рукоятку, дергающуюся при каждом выстреле. Парабеллум, впрочем, как любой настоящий пистолет, был тяжеловат для наших мальчишеских рук, так что выстрелы Петра и Шимека были ненамного точнее моих. Первый попал только два раза в лоб, второй отстрелил кусочек левого уса и поцеловал М-ского в правую щеку.

Надо ли подчеркивать, что один только Вайзер показал высший класс? Не знаю, как долго он тренировался здесь или где-нибудь в лесу, не знаю, сколько гильз упало на землю, прежде чем он достиг такого совершенства. Вайзер сделал шесть выстрелов, один за другим, и мы увидели на лице М-ского два равносторонних треугольника, сложенных так, что образовывали нечто вроде звезды. Элька заменила макет. На этот раз он тоже изображал М-ского, но в мундире американского генерала времен Второй мировой войны. Одна только деталь соответствовала крабу с предыдущей фуражки: у М-ского-американца под воротничком рубашки, там, где у солдата узел галстука, висел железный крест, такой же, какой мы видели во многих военных фильмах. Стреляли мы по очереди – и снова не лучшим образом, и снова Вайзер нас превзошел. На этот раз он выбил на лице макета две буквы – US, разделенные носом М-ского. Вылавливая из памяти тот вечер, ощущаю на нёбе вкус кирпичной пыли и слышу в ушах грохот выстрелов, слышу звяканье падающих на глиняный пол гильз, но так и не знаю толком, какая была у Вайзера политическая ориентация. И интересовался ли он политикой вообще. Ничто, кроме макетов, на это не указывает. Ибо что может объединять М-ского, Сталина и генерала Эйзенхауэра в одном лице? Нет в этом никакой логики. И скорее всего не было. Кроме краба и железного креста, разумеется.