Книга The офис - Андрей Донцов

Борюсик перевез семью в Москву не сразу.

Сначала его приютила сердобольная женщина Варвара, с которой он познакомился по Интернету. Они оба немного обманули друг друга, и этот обман стал легким разочарованием при первой встрече.

У Борюсика была фотография в анкете сразу после армии, а там за два года жуткой голодухи он стал стройным как кипарис. А Варвара разместила фотку из старших классов. А тут при встрече оказалось, что они весят по сто кило каждый.

Но Борюсика этот момент долго расстраивать не мог: его жена весила 115, сестры жены: 120 – средняя, 110 – младшая. У тещи был боевой вес 102 килограмма.

Через год, после того как Варвара помогла Борюсику устроиться в столице, они все переехали к нему в Москву. Варвару за эту помощь Борюсик свозил на Байкал. И сам Байкал показал, и курорт Горячинск. Там они даже поголодали немного вдвоем по программе местного пансионата. Там же и познакомил ее со своей женой и детьми.

Детей было трое.

Хорошее, казалось бы, число – три, только не было ощущения его полноценности. Первые двое: старший Петр, средний Шурик – появлялись на свет и росли, как и было положено в Сибири: ползали, хныкали, болели, агукали и через какое-то время просили ставить им компьютерные игры.

А вот с младшим вышли нелады – Денисик задержался в развитии на этапе агуканья, криков и истерик. Такой диагноз ему поставили – задержка психического развития. Хотя Борюсик про себя все время удивлялся – почему психического? Если человек элементарно разговаривать не может.

Когда Борюсик вышел на первую московскую работу и стал перевозить семью, он объявил коллегам: «Нам нужна трехкомнатная квартира – в другой мы не поместимся». Все вертели пальцем у виска… Советовали поумерить аппетиты… Никто не понимал его так буквально, а зря. Думали, мало ли, привык человек в Сибири к большим жизненным просторам… Считали его замашки не адекватными зарплате и осуждали за пафос.

Тем не менее даже трехкомнатная квартира не была большой для всей семьи Борюсика. В обычном панельном доме, с кухней в семь метров и узким коридором – при любом, даже небольшом, наличии мебели у них в квартире образовывались серьезные пробки.

Тема пробок становилась в Москве все более и более популярной.

Про нее шутили на работе. Даже те, кто не имел автомобилей. Только автомобильные пробки мало волновали семью Борюсика, а вот людские в их семье были неизбежны. Особенно когда вся семья оказывалась в сборе. Особенно в том месте, где узкий коридор сворачивал на кухню и в него выходили двери в ванную и туалет. Там и семье из двух человек не разойтись, а тут – такое движение. «Транспорт» по квартире перемещался большегрузный. По встречке было не разъехаться.

Теснота иногда раздражала, иногда бесила, но выхода другого не было: всю свою зарплату Борис отдавал за аренду квартиры, а на пропитание, которое состояло в основном из картофеля разных способов приготовления, – зарабатывал тот, у кого была возможность подработать.

Тучные женщины как легко устраивались на работу – желающих вкалывать за маленькие зарплаты в Москве среди русскоговорящих находилось немного, – так легко с нее и вылетали. На любой работе рано или поздно приходилось что-то делать, а это для людей их комплекции было невыносимо тяжело.

Дольше трех месяцев никто из женщин на работе не задерживался. Как только кто-то из сестер устраивался, для работающей это становилось сигналом к увольнению. Сразу изобретались какие-то невыносимые трудности с «ох…вшим совсем начальством», с «кадровичкой-дурой» и даже «охранниками-мудаками» на контрольно-пропускном пункте.

Но надо отдать им должное – кто-то все время работал в паре с Борюсиком, так что картофель в доме был и иногда даже с покупными котлетами. Пенять на судьбу никто из сибиряков не собирался.

Зато в офисе Борюсик наслаждался свободой. Ходил по светлым коридорам, широким лестницам, читал газету в холле, новости компании на доске на ресепшене, грелся в теплых кабинетах у товарищей.

Одна работающая сестра получала столько же, сколько три в родном Ангарске, а если раскидать по времени трудодни, то работать приходилось всего четыре месяца в году. Правда, становились они для каждой сущим адом. Более всего страдали сестры от дороги и езды в общественном транспорте. Путь из Химок был нелегок, протискивать свои килограммы в автобус и метро становилось все более и более противным испытанием.

Теща плотно зависала с детьми, дома никто не убирался – дочки ждали подвига от неработающей мамочки, та в свою очередь – от неработающих дочек. Но и это было для всех делом привычным.

Труднее всего приходилось с Дениской. Он рос очень крупным – гораздо крупнее своих старших братьев и был гиперактивным. Кому-кому, а ему пробки доставляли удовольствие. Он со всей силы упирался в идущего навстречу, сдвинуть его, кроме папы, никто уже не мог – такой был сильный, приходилось пятиться назад, заполняя и без того тесные пространства то кухни, то одной из комнат.

Дорожная ситуация, когда кто-то пятился под натиском Денисика, сопровождалась криком «Возвращаюсь в депо!» и вызывала всегда бурный переполох.

Разговаривать Денисик особо не пытался, освоив к пяти годам два слова: «угуда» и «габада». Что это значило, никто не мог догадаться, понятно было только то, что за каждым этим словом стояло большое разнообразие смысловых оттенков. Позже вроде все раскусили, что «угуда» чаще произносилась, когда ребенок был чем-то доволен, а «габада», наоборот, когда собирался плакать и буянить или что-то требовал.

Однажды ребенка заперли на кухне, чтобы ненадолго присесть за любимый сериал, так он со всего размаху врезался двумя руками в дверное стекло. Кровь хлестала из него как из поросенка, и стало страшно, что до «скорой» не доживет. Кроме рук, пострадала от осколков и часть уха, но все закончилось хорошо. После работы сына на перевязки возил Борис: никто из женщин с Денисиком в транспорте справиться не мог – особенно если он не хотел по какой-либо причине входить в трамвай или троллейбус.

Борис сажал сына на плечи и шагал четыре остановки пешком, надеясь похудеть от такой серьезной физической нагрузки. До этого он, как и все приезжие сибиряки, бывал в центре один раз, на второй день пребывания в Москве, а тут как-то рванул с Денисиком на плечах на Красную площадь.

Кремль привел ребенка в восторг и возбуждение. Невидимый наверху отцом, он развязал свои бинты, и они развевались подобно двум свадебным лентам за быстро идущим Борисом, держась на руках присохшими кровяными концами. Все это действо сопровождалось криками «угуда» и «габада» и было со стороны похоже на небольшую кубинскую демонстрацию. Прохожие озирались и в ужасе уступали дорогу.

Апофеозом истории с порезом стала госпитализация Денисика в специальную клинику для детей с подобным заболеванием, где за ним стали присматривать квалифицированные специалисты. Это тоже подняло имидж Москвы у семьи из Ангарска на необыкновенную высоту.

Что ждало Денисика в провинции? Так бы и ползал в песке под насмешки слоняющейся по улицам шпаны и засовывал бы в рот камни и палки. А здесь врачи наверняка улучшат его состояние. Да еще на государственные средства. В Москве у всех всегда все будет хорошо. Особенно если кому-то ходить на работу.