Книга Отель на перекрестке радости и горечи - Джейми Форд

Генри с трудом поднялся.

— Я думал, вы уже уехали. Это тебе. Надень — и тебя выпустят. — Генри вложил в руку Кейко значок, вырванный у Чеза, и перевел взгляд на господина Окабэ: — Пусть она останется, будет жить у нас или у моей тети. Я все устрою. И еще таких значков раздобуду. Для вас всех. Вот, возьмите мой. Берите, а я сбегаю, принесу еще.

Генри принялся отстегивать свой значок.

Господин Окабэ переглянулся с женой, тронул Генри за плечо. На миг показалось, что в их глазах вспыхнула надежда. Но если и вспыхнула, то тут же погасла. Они уедут. Вместе со всеми. Уедут.

— Ты подарил мне надежду, Генри. — Господин Окабэ пожал руку мальчика, заглянул ему в глаза. — А надежда помогает выдержать любые испытания.

Генри судорожно вздохнул, плечи его поникли, пальцы перестали теребить значок.

— Что с твоим лицом? — спросила госпожа Окабэ.

— Пустяки. — Генри с трудом припомнил недавнюю драку.

Господин Окабэ указал на бирку у себя на плаще:

— Что бы с нами ни случилось, Генри, мы были и останемся американцами. И мы должны держаться вместе, куда бы нас ни забросило. Но я тобой восхищаюсь. И твои родители наверняка тоже.

Генри взглянул на Кейко. Она взяла его за руку. Какая же у нее нежная, теплая ладошка. Она коснулась значка Генри, возле самого сердца. Улыбнулась.

— Спасибо! Можно мне оставить на память? — Кейко показала значок, что дал ей Генри.

Он кивнул.

— Куда вас отправляют?

Отец Кейко посмотрел на поезд, забитый почти до отказа.

— Мы знаем только, что нас везут во временный центр для переселенцев, называется он «Гармония». Это на ярмарочной площади в Пуйяллапе, в двух часах езды к югу от города. А оттуда… неизвестно, нам не сказали. Но война когда-нибудь закончится.

Генри в это не очень-то верилось. Ему с самого детства твердили, что война когда-нибудь кончится.

Кейко обняла его, прошептала на ухо:

— Я никогда тебя не забуду.

Она отстранилась, быстро достала из сумки свой альбом, приколола значок к обложке изнутри и прижала альбом к груди.

— Я буду ждать.

Генри смотрел, как они садятся в поезд, присоединяясь к десяткам других семей. Под крики и мельтешение людей в форме двери закрылись. Генри долго стоял на платформе и махал рукой вслед уходящему поезду. А потом вытер слезы, и грусть его растворилась в грусти людей, ждавших следующего поезда.

Удаляясь от вокзала, Генри старался не встречаться взглядом с солдатами. Он размышлял, что и на каком языке скажет родителям. Пожалуй, если говорить «по-американски», то можно ничего и не рассказывать.

27

Пустые улицы 1942

Генри шагал навстречу потоку японцев, продолжавших тянуться к вокзалу. Почти все шли пешком, некоторые катили тележки и тачки, доверху груженные багажом. Изредка проезжали грузовики и легковые машины. Сумки и баулы громоздились на капотах, багажниках, крышах — везде, где только можно, пристраивали скарб, направлявшийся в центр для переселенцев — лагерь «Гармония», как назвал его господин Окабэ.

Генри смотрел на бесконечную вереницу людей. Ему было все равно, куда идти, лишь бы подальше отсюда.

Куда угодно, только не в школу. Опоздать и терпеть насмешки одноклассников было бы столь же невыносимо, как и видеть их злорадство — торжество от того, что семью Кейко и весь японский квартал выдворяют из города. Всюду улыбки. Победители маленькой битвы с ненавистным врагом, пусть враг говорит на том же языке и еще в детском саду давал вместе с ними клятву на верность флагу.

По правде говоря, Генри сомневался, открыты ли сегодня школы. Суета на улицах города напоминала праздничную — дикий, чудовищный карнавал. Где-то патефон надрывался патриотической песней, совершенно не вязавшейся с тихой печалью японцев.

Генри не боялся, что его как прогульщика поймают школьные инспектора, — слишком уж шумно и людно было на улицах. Фирмы закрывались, конторские служащие, бросив работу, выходили полюбоваться зрелищем. Одни торопились уехать домой, другие оставались поглазеть. Солдаты с каменными лицами то и дело рявкали на людей с бирками: «В очередь, в очередь!» — и свистели, чтобы привлечь внимание тех, кто не понимал по-английски.

Мэйнард-авеню привела Генри на окраину Нихонмати. Там, на скамейке, он с удивлением обнаружил Шелдона — тот пил из термоса кофе, а у его ног лежал футляр с саксофоном. Шелдон тоже заметил Генри, скользнул по нему взглядом и, покачав головой, опять принялся наблюдать, как последние жители покидают Нихонмати.

— Жаль, что так вышло, парень. — Шелдон подул на горячий кофе.

— Ты ни при чем, — отозвался Генри, устраиваясь рядом с другом.

— Все равно жаль. Ты тут ничего не мог поделать. И никто не мог. Ладно, они не пропадут. Война скоро закончится, и они вернутся, вот увидишь.

Генри даже не мог заставить себя кивнуть в знак согласия.

— А вдруг их отправят назад, в Японию? Кейко даже по-японски не говорит. Что с ней там будет? Если здесь она враг, то там и подавно.

Шелдон протянул Генри термос с кофе, но тот покачал головой.

— Ничего про это не знаю, Генри. Ничего тебе не скажу. Знаю одно: все войны кончаются. Кончится и эта. И все встанет на свои места. — Шелдон завинтил на термосе крышку. — Хочешь, провожу тебя до школы?

Генри молчал.

— Пойдешь домой?

— Попозже, — сказал Генри.

Шелдон окинул взглядом улицу, будто ждал автобуса, который все никак не придет.

— Тогда двигай со мной.

Генри даже спрашивать не стал куда. Поднялся со скамьи и побрел следом за Шелдоном по Мэйнард-авеню, вдоль белой разделительной полосы, в самое сердце японского квартала. Под ногами шуршали листки прокламации № 1, пестрели крохотные бумажные американские флажки, прилипшие к мокрому асфальту. На улицах — уже ни души. Генри посмотрел налево, потом направо — ни одной машины. На велосипедистов, ни разносчиков газет. Не продают фрукты, не покупают рыбу. Исчезли тележки с цветами и ларьки с лапшой. На улицах пусто, как и у него на душе.

Солдаты уже убрали заграждения с улиц, кроме тех, что вели к вокзалу. Все окна были заколочены листами фанеры, будто жители ждали тайфуна, а он обошел их стороной. Над парикмахерской «Сакода» и Восточной Торговой компанией по-прежнему висели плакаты «Я американец». А рядом — таблички «Ликвидация».

На улицах было так тихо, что Генри слышал, как высоко в небе кричат чайки, как разливается трель кондукторского свистка на вокзале, в нескольких кварталах к югу. А еще слышал шорох своих шагов по мокрому сиэтлскому асфальту — пока все не заглушил рев армейского джипа, свернувшего на Мэйнард-авеню. Генри и Шелдон отскочили к стене, глядя на солдат в машине, уставившихся прямо на них. Генри перепугался, что его примут за японца и тоже интернируют неведомо куда. Он опустил взгляд, тронул значок на куртке. А что, не так уж и плохо. Может, отправят в тот же лагерь, что и Кейко с семьей. Только вот родители будут скучать — даже отец. Но джип уже пронесся мимо. Солдаты не затормозили. Догадались, что он китаец? Или у них были дела поважнее, чем хватать мальчишку и чернокожего бродягу с саксофоном?