Книга Улыбайлики. Жизнеутверждающая книга прожженого циника - Матвей Ганапольский

Он передвигался, он ехал на любом бензине и ремонтировался обычным молотком и кривой отверткой.

Не стоит ругать твой первый автомобиль, тем более…

Тем более что однажды в него вселился мой ангел, и именно тогда и случилась эта удивительная история.

Я жил тогда в скучном городе, работал режиссером в театре и ехал проводить репетицию.

Как и обычно, я не помнил что сегодня за день, а они, злобные шутники, помнили.

Они все помнили и тщательно готовились.

О том, что сегодня День смеха, я понял сразу, как только въехал во двор театра.

Посреди двора стоял знакомый артист и, издавая нечленораздельное рычание, пытался с помощью полведра мутной воды и грязной тряпки отмыть свои «Жигули», талантливо раскрашенные шутниками под Божью коровку.

Они раскрасили машину гуашью, и сейчас краска стекала не только на землю, но и на белый костюм артиста.

Вежливо попросив коллегу не сильно опаздывать на репетицию и выслушав в ответ несколько проклятий, я благоразумно выехал из двора, решив оставить своё авто перед центральным входом.

Центральный вход театра – громадного помпезного здания с мраморными ступенями и колоннами, располагался точно напротив входа в райком партии – я понадеялся, что шутников остановит хотя бы их партийная совесть или страх перед всевидящим оком КПСС.

Первая часть репетиции шла мучительно – актер, у которого раскрасили «Жигули», забывал текст, шел по сцене не в ту сторону и хватал партнеров по сцене за руки в поисках гуаши.

Поэтому неожиданная просьба секретарши зайти к директору была хорошим поводом чуть передохнуть.

Директор ходил по кабинету с веселой загадочностью и после нескольких, ничего не значащих фраз вдруг предложил мне, в процессе разговора, подойти к окну. Он сказал, что хочет покурить в форточку.

Я подошел, бросил взгляд на улицу и обомлел – моего «Запорожца» перед входом не было!

Именно в эту секунду директор спросил, нет ли у меня проблем с машиной. Этим глупым вопросом он прокололся – я понял, что он заодно с теми, кто участвует в заговоре против меня.

Говорить было не о чем.

Мы улыбнулись друг другу нежной улыбкой, я приложил руку к сердцу и заверил директора, что проблем с машиной у меня нет, и рванул к выходу, понимая, что украсть машину злобные шутники не могли – они придумали нечто другое.

Однако, выскочив на улицу, я остолбенел – изобретательности моих врагов не было предела.

Их шутка состояла в следующем: мой «Запорожец» был поднят на руки, пронесен вверх по двум пролетам ступенек и поставлен перед центральным входом в театр.

Теперь он стоял между колонн, как памятник отечественному автомобилестроению, а сам театр чем-то смахивал на автозавод.

Во всей этой картине было что-то удивительно торжественное – машина, пусть даже мой «Запорожец», на фоне колонн выглядел как маленький ядовито-зеленый броневичок. Было ощущение, что на нем только что стоял В.И. Ленин, который куда-то на секунду отбежал.

Мое уличное появление было встречено радостным гоготом.

Вокруг «Запорожца» на постаменте, выглядящего как пародия на броневик на Финляндском вокзале, уже собралась толпа человек в пятьдесят.

Народ был явно навеселе. К стоящим все время подходили новые, спрашивали, в чем дело. Им рассказывали, и они присоединялись к общему веселью.

Никто не расходился, все ждали финальной точки – появления хозяина машины.

И вот он перед ними – беспомощный и жалкий!

Сейчас он побегает, заплачет, а потом будет униженно просить толпу спустить машину с пьедестала!..

Я бы, наверное, действительно попросил, если бы…

Если бы совершенно случайно не бросил взгляд на здание напротив. В окне райкома партии на втором этаже была отдернута штора и несколько человек в темных костюмах и галстуках наблюдали за происходящим. На фоне всеобщего уличного веселья их лица были суровы и сосредоточены.

Особенно суров был мужчина в центре.

Мы стояли фактически друг напротив друга – его окно на втором этаже было на уровне моего «Запорожца».

Мужчина перевел свой тяжелый взгляд с толпы на меня – этот взгляд не сулил ничего хорошего.

Наши глаза встретились, и… я вдруг все понял!

Я понял, кто скрывается под личиной этого партийца.

Это был он – мой ангел!

Я знаю, вы скажете, что такого не может быть, что быть ангелом секретарю райкома партии противопоказано.

Возможно, вы правы, но был ли этот человек в ту секунду настоящим секретарем?

Уверен, что нет. Во всяком случае, в его тяжелом взгляде я прочитал не тезисы к ХХIV съезду КПСС, а нечто другое – путь к спасению!

Теперь нужно было все тщательно сыграть.

Я демонстративно обошел свой «Запорожец», похлопал его по капоту, который на самом деле был багажником, и громко сказал толпе, что это была хорошая первоапрельская шутка и что мне очень весело.

Далее, с улыбкой на лице, я повернулся спиной к толпе и пошел к двери театра.

Толпа загоготала мне в спину, не понимая, что смеется уже над собой.

И развязка началась быстрее, чем я мог предположить.

Через пять минут неприметный человек в штатском вышел из райкома и, продравшись сквозь толпу, вошел в театр.

Еще через пять минут из дверей театра пулей выскочил директор и, с крайне испуганным видом, стал умолять толпу разойтись, уверяя, что ничего тут смешного нет.

Толпа, хохоча, отвечала, что, наоборот, всё очень смешно, и не расходилась.

И чем трагичней заламывал руки директор, тем больше веселился народ, которому нравилась правдивая человеческая драма.

Однако еще через десять минут подъехали два «воронка», набитые милиционерами, которые стали яростно толпу разгонять.

Это оказалось непростым делом, ибо жизнь в городе была скучна, и трудящимся было непонятно, почему их лишают Дня смеха.

Не прошло и пары минут, как начались взаимные толкания, послышались возгласы: «А ну, не тронь!» – и по земле покатилась милицейская фуражка.

Дальше все было как по накатанному, ибо мой ангел, видимо, решил развлечь меня по полной.

Замахали дубинки, громко затрещала одежда, посыпались чьи-то зубы.

Милиция пальнула в воздух.

Осознав, что дело серьезное, толпа бросилась врассыпную, но ее хватали и валили на асфальт.

Через полчаса «воронки», набитые матерящимися гражданами, желавшими посмеяться, разъехались, и площадь опустела.

Лишь два милиционера стояли перед моим «Запорожцем», как почетный караул перед Мавзолеем.