Книга Пленники вечности - Дмитрий Морозов

— Герман набросал третьего дня, — сказал он с кривой усмешкой, протягивая рисунок Стасу. — Тебе должно понравиться.

На картине Пшибышевский увидел подобие окружающей обстановки, только у полуоткрытой двери угадывался мужик с закатанными рукавами, каской с рожками и до боли знакомым автоматом времен второй мировой на шее.

— Гравюра с чучелом красноармейца куда-то запропастилась, — развел руками полковник, мстительно ухмыляясь. — Видимо, Герман унес в общагу на доработку. Штрихи вносит последние, Микеланджело наш штатный.

Стас сжал зубы и сделал над собой усилие, чтобы не разорвать рисунок в клочья.

— И что послужило источником вдохновения вашему Герману? — спросил он ледяным тоном.

— Известие о том, что ты переводишься к нам, а местом начала новой работы будет данная комната.

Пшибышевский сел на стул и механически возложил руку на компьютерную «мышку».

— И хорош ли красноармеец на дорабатываемой гравюре?

Полковник всплеснул руками.

— Да что ты! Прелесть! Все, как ты себе и представил — в буденовке поверх хищно ухмыляющегося черепа, с винтовкой и примкнутым штыком, на котором…

— Талоны на усиленное питание, — сквозь зубы процедил Пшибышевский.

— Скажешь — не в точку? — Полковник покачал пальцем перед носом племянника. — Не лги мне, Дездемона!

— Талонов не было, — выдавил капитан через силу. Ему хотелось громко ругаться, стрелять в воздух и пить водку из пластиковых стаканчиков, заедая ее сосисками в тесте.

— Конечно, не было. Был маузер на боку и какие-то дурацкие обмотки на голенях. Кстати, как ты это себе представляешь — зимняя шинель, теплая гимнастерка, легкомысленные бриджи английского фасона — и обмотки? Грубо! И вульгарно, словно в кинокартине хрущевских времен.

— Так и представляю, как Герман нарисовал. Интересно, а когда я сегодня по нужде в последний раз схожу, он тоже знает? И кто он такой, этот очкарик? Сын Кашпировского? Зять Кощея Бессмертного?

— Просто — капитан отдела «Ззт».

Стас тряхнул головой, словно отгоняя наваждение.

— Объяснил, дядюшка. Спасибо. А теперь излагай, что у меня будет за работа, а то уже солнце садится.

Полковник устало плюхнулся на жалобно скрипнувший стул, с омерзением откинул щелчком «мышку» и положил подбородок на сцепленные ладони.

— Отставить панику и обиды!

— Есть оставить!

— Я специально дал вам возможность познакомиться, потому как работать вам вместе.

Стас издал горлом какой-то булькающий звук, вытащил из кармана смятый носовой платок, тупо на него посмотрел. Потом очень медленно и бережно положил платок в карман.

— Есть работать в паре!

Полковник нахмурился, потом лицо его разгладилось.

— Удар держим, породу не портим. Это отрадно.

— А нельзя…

— Нельзя, — отрезал начальник странной конторы, и добавил, уже мягче: — Совсем нельзя. Отступать некуда, повсюду Москва, помнишь?

Стас заговорил парой минут позже, тщательно подбирая слова:

— А он что, может забраться мне в черепную коробку? Предсказать мои мыслеобразы и поступки?

— До полного понимания личности ему далеко…

Полковник не успел договорить. когда вошел Герман, подмигнул Стасу и изрек:

— Не так уж и далеко, как мыслится начальству. Просто чуть ближе — и будет уже не понимание, а слияние. А это большая разница.

— Точно, — привычным для Стаса ворчливо-обиженным тоном откликнулся дядя Саша. — На это мы пойтить не могем. Так у нас есть два раздолбая. А эдак — получится два шизофреника.

— Ну, один-то точно уже есть, — уверенно проговорил Пшибышевский. — Я словно белены объелся. Ничего не понимаю.

— Нечего тут понимать, — сказал Герман, сел на свободный стул, вытащил из кармана ветровки «чупа-чупс», и принялся шумно разворачивать обертку.

— Такова твоя планида и штатное расписание в нашей конторе. Каждому работнику отдела «Омега» прилагается его вторая половина, своего рода Тень — работник отдела «Зэт».

Глядя, как очкарик, плотоядно ухмыльнувшись, обсасывает заморский леденец, Стас сжал кулак и бесцветным голосом сообщил в пространство:

— Ненавижу!

— Это пройдет, — по-отечески изрек дядя Саша.

— Я в свое альтер-эго по первяночке из табельного «Макарова» шмальнул. Не попал, правда. Но дело дошло до служебного расследования.

— А ты свое табельное сдал, — довольным голосом сообщил Герман. — Так что нечего указательным пальцем шевелить, и веком дергать.

Надо ли говорить, что сидел он к Пшибышевскому вполоборота и физически не мог видеть непроизвольных реакций его организма.

— Герман, — заметил строго полковник, — ты сейчас не ведешь допрос подозреваемого, так что кончай прессинговать. Ешь свою конфетку и помалкивай.

— Есть жрать конфетку! — с энтузиазмом откликнулся Герман.

Стас вытащил из кармана непочатую пачку.

— Ношу уже третий месяц, — сказал, ни к кому не обращаясь. — Как, наверное, знает капитан Герман, рекомендованная медициной методика. Подавляя рефлекс автоматического курения, я поглаживаю пачку в кармане, щелкаю зажигалкой, чем дело и ограничивается. Вернее — ограничивалось.

Он зубами разорвал упаковку, вставил между зубами «житанину» и принялся обхлопывать карманы.

— Сидеть! — рявкнул он, когда Герман потянулся к своему карману. — А ты случайно письмецо у меня не брал? Лучше сам скажи, пока я не полез во второй внутренний карман пиджака.

— Что я, зверь, что ли, — обиженно насупился Герман. — Интим есть интим.

Полковник со злым лицом подошел к своему очкастому «юному дарованию», взял у него Стасову зажигалку и кинул Пшибышевскому.

— Вы еще дуэль устройте. На табуретках, товарищи капитаны!

Стас закурил, выпустил струйку дыма в сторону своего обидчика и мечтательно протянул:

— Хорошо бы, чтобы у товарища капитана была астма, и сей секунд случился ее приступ.

Герман перестал вылизывать леденец и подобрался, словно кот.

— Съел? — спросил с кривой усмешкой дядя Саша.

Лицо Германа озарилось вдруг причудливой смесью радости и отчаяния.

— Я же говорил — сработаемся, — выдавил он, и в следующий миг зашелся лающим кашлем.

Дурацкий леденец на пластиковой палочке упал на бетонный пол, куда отправилась секундой после и сигарета из разинувшегося рта Стаса.

— Доволен, племяш? — спросил полковник. — Похоже, вам и табуретки не понадобятся. Нет, в наше время все было проще, без всяких ментальных штучек. Карандаш, стопка бумаги, телефон и «Макаров». Где те времена?