Книга Твой демон зла. Поединок - Сергей Волков

Изменения в этом удивительном сне произошли мгновенно. Теперь я видел себя стоящим на большой, оживленной улице какого-то огромного города.

Я стоял на тротуаре, а вокруг меня шли женщины, все, как одна, в натянутых до подбородка черных вязанных шапочках, и одетые в такие же, как у Кати, коричневые брючные костюмы.

Я бросился к одной, к другой, к третьей, попытался сорвать с их голов шапочки, но они словно бы приклеились к лицам, и тогда мне стало страшно – я стоял посреди улицы, а на встречу мне, вокруг меня, со всех сторон шли сотни, тысячи женщин без лиц, молчаливые, монотонно шагающие, и ужасные в этой своей монотонности!..

Следующая картинка – абсолютно плоская, зеркальная, гладкая, необозримая равнина предстала моим глазам. Посреди нее, километрах в пяти от меня, возвышалось какое-то здание, высотой превосходящее Останкинскую телебашню, наверное, втрое. При всем этом здание здорово напоминало Московский Университет и высотку на Котельнической набережной одновременно.

Циклопической сооружение словно бы подчеркивало всю ничтожность, не значимость крохотного человека, стоящего на бескрайней, зеркальной равнине, плоской, как грампластинка.

Обернувшись – я не знаю, почему, просто мне вдруг ужасно захотелось обернуться, словно бы сзади кто-то не слышно подошел ко мне и уставился в затылок – я увидел, что за моей спиной, на огромном, многометровом «Харлее» сидит затянутая в черную кожу женщина, ростом с американскую статую Свободы. Я знал, кто она, не смотря на то, что на ее голове тоже была знакомая вязанная черная шапочка, скрывающее лицо. Лицо лицом, а эти длинные золотистые кудри я не спутал бы ни с чем!

«Тебя же нет! Я же тебя убил!», – захотелось крикнуть мне в тот момент, но тут мотоциклистка повернула голову, захрустев блестящей кожей своего немыслимого костюма, повернула к мне свою безликое лицо, и у меня язык прирос к небу, зато в руке вдруг появился черный, большой, тяжелый и какой-то совершенно незнакомый пистолет.

Я не задумываясь, плавно, словно бы в замедленном кино, поднял пистолет и несколько раз выстрелил в черную амазонку на «Харлее», как стрелял уже однажды, на берегу Яузы.

Пули вылетели из ствола, хорошо видимые в прозрачном воздухе, и медленно, по дороге увеличиваясь в размерах, поплыли к мотоциклистке. Я удивился такой скорости движения того, что должно молниеносно пронзать пространство, принося в своих свинцовых или стальных граммах неотвратимое возмездие.

Но гигантская мотоциклистка и не думала трогаться с места. Она подняла руку – захрустела кожа, мне даже показалось, что я слышит скрип суставов огромной руки, и легким движением сняла с себя шапочку.

Упали под колеса «Харлея» золотые кудри, рядом бесшумно опустилась черная, вязаная шапка, несколько выпущенных мною пуль продолжали свой неотвратимый полет, почти достигнув мотоциклистки, а она сидела и спокойно смотрела на меня, смотрела Катиными глазами, Катиным лицом, на котором Катины губы изогнулись в чуть лукавой, такой знакомой мне Катиной усмешке…

«Не-е-е-ет!!!», – беззвучно заорал я, бросаясь вперед и не двигаясь с места, а пули с довольным, чавкающим звуком стали вонзаться в плоть, в черный и белый металл мотоцикла – одна ударила мотоциклистку в ногу, друга отскочила от никелированной стойки руля, третья пробила бензобак, и из образовавшегося отверстия выпорхнуло наружу рыжее, очень красивое на черном фоне, пламя.

Мотоциклистка продолжала спокойно смотреть на меня Катиным лицом, и тут мотоцикл бесшумно взорвался, стирая дымными росчерками все, что я видел – равнину, здание, голубизну неба, и улыбку сфинкса на милом и дорогом лице…

Последнее видение мне запомнилось лучше всего… Я снова видел себя со стороны, стоящего посреди залитого солнцем обыкновенного московского двора, очень похожего на тот, где жил Пашутин. Было лето, шелестели листвой деревья, чирикали и цвиркали птицы, в синем небе плыли маленькие, белые, пушистые облака. Я стоял на прогретом солнцем асфальте, явственно ощущая тепло, поднимающееся вверх, окутывающее все тело – ноги, туловище, пальцы рук. Было хорошо и спокойно, хотелось всю оставшуюся жизнь вот так вот простоять, задрав голову вверх, смотреть на небо, ощущать тепло и покой…

Неожиданно послышались шаги. Я повернул голову и увидел, как ко мне, точнее, к моему блаженствующему телу, идет по двору человек, небольшого роста, смешно подпрыгивающий при ходьбе. Человек был лысоват, строг, и насторожен. Он остановился, не дойдя до меня буквально метр, что-то быстро сказал, какую-то непонятную фразу, отрывистую и резкую, потом круто развернувшись, бросился назад, почти бегом, постоянно оглядываясь…

И то час же исчез двор, исчезло солнце, исчезло все вокруг, вновь поплыли разноцветные дымные змеи, и в наступившей после птичьего гомона тишине, словно эхом, повторились последние слова лысого, вдруг обретшие смысл: «…И закроем за собой дверь… Дверь-рь! В-верь-рь! Д-в-верь-рь! Дверь!!!»

Я проснулся и очумело обвел комнату мутным взором. Все, что приснилось мне в этом удивительном, так неожиданно навалившемся сне, я помнил отчетливо, вплоть до мельчайших подробностей, и это было очень странно – обычно я очень плохо запоминал свои сны.

Да и сам это сон, ни с того, ни с сего вдруг припечатавший меня к подушке, был странным – казалось бы, я должен был сейчас мучаться и страдать, думать о Кате, придумывать себе тысячу и один вариант ее местонахождения, а вместо этого вдруг лег и преспокойно заснул, смотря красивые, хотя и тревожные сны, а когда проснулся, то стал абсолютно спокоен за Катю – откуда-то вдруг появилась твердая уверенность, что она жива, и все будет в порядке!

Если душевно я чувствовал себя очень хорошо, и даже прекрасно, то телесно со мной творилось форменное безобразие. Поспав, я по идее должен был отдохнуть прежде всего физически, однако на деле все было наоборот – ватные руки и ноги еле-еле слушались меня, в голове звенело, а во рту чувствовался противный железистый привкус, словно я во сне лизал дверную ручку.

С большим трудом сев на кровати, я взглянул на часы и удивился – получалось, что я проспал без малого четыре часа, сейчас было уже почти шесть вечера!

Держась за стену, чтобы не упасть от слабости, кое-как я дошел до кухни, сел у стола, поглядел в окно и обнаружил, что во дворе нет красной «хонды» – Хосы опять куда-то уехал…

Глава восьмая

Руслан Кимович приехал почти через час после моего пробуждения. За это время я успел немного отойти от той физической немощи, которая вдруг навалилась на меня во сне, попил чаю, почувствовав себя достаточно бодро, попробовал закурить, но после первой же затяжки меня едва не уронило на пол с табуретки – во всем теле образовалась вдруг жуткая, неприятная слабость, голова поплыла, в ушах зазвенело…

Я затушил сигарету, посидел некоторое время, уткнув голову в сложенные на столе руки, и в таком положении меня застал Хосы.

Руслан Кимович вошел почти беззвучно, коротко глянул на меня, пододвинул к себе свободный табурет, сел и сказал: