Книга Бегущие по мирам - Наталья Колпакова

Борун кивнул.

– Вот и славненько. Ну мне пора. Отдыхай, набирайся сил. А я навещать тебя буду, о новостях рассказывать.

Дед хлопнул его по плечу, встряхнулся, шевельнул крыльями. И вдруг оторвался от пола, лентой заструился вверх, к окну, просочился между прутьями. Исчез. Борун, как сомнамбула, добрел до кровати, повалился прямо в одежде на постель и проспал до самого обеда.

Глава 13Оглушительные итоги избирательной кампании

В день оглашения итогов Избрания к Боруну доставили вместо бестолковых тюремных слуг личного камердинера и куафера. Размеренно тек ритуал утреннего облачения. Борун был совершенно спокоен. От нервозности минувших дней заключения не осталось и следа. Он крепко, без всяких сновидений, спал и пробудился на рассвете свежий, с ясной головой, поднятый с постели не тревожным нетерпением, но бодрым предвкушением долгожданного момента. Пробудившись, он потребовал нормальный завтрак и напоследок допьяна напоил простофилю-начальника лучшим, что нашлось в личном винном погребе. Начальник угощался за троих, не забывая подобострастно выспрашивать, всем ли был доволен важный постоялец за время вынужденного пребывания в тюремных стенах. Сам же Борун – с истинно королевской воздержанностью – едва прикоснулся к яствам и кубкам. Ощущение величия момента приподымало его над пошлой обыденностью, возносило ввысь и несло, несло к горнему сиянию власти.

С этим драгоценным самоощущением он вплыл, едва касаясь подметками пола, в зал заседаний Большого государственного совета. На сей раз в зале не чудилось ничего сверхъестественного. Просто очень просторный сарай, гулкий и скудно обставленный. Гонцы из всех провинций, сопровождаемые депутациями виднейших граждан, уже доставили ко дворцу черные каменные урны, наглухо запечатанные заклятиями. Вся эта орава толпилась в прихожей. Знатные горожане с глазами-пуговицами потели от волнения под сукнами и мехами, стражники сбивали в кучу людское стадо, следя, «чтобы чего не вышло». Тут же присяжные маги проверяли сохранность печатей, и повсюду мелькали сполохи света, когда маги сопровождения оставляли в ведомостях личную подпись. В зале уже расселись положенным порядком нобили. Борун занял свое место на отдельном возвышении, у подножия которого встали кольцом воины. Подсчет голосов начался.

Первую урну водрузили на кучу белого песка. Двое служивых магов, явно волнуясь, распечатали узкое горлышко. Развязанное заклятие струйкой лилового дыма заструилось вверх и растаяло. В зеркально-черном тулове, выточенном из цельного куска отполированного камня, зазиял матово-черный просвет. Урна глухо вздохнула, и на волю потянулись чередой, покачиваясь с неловкой грацией, сгустки света и тени. Не ослепительного сияния и не запредельной полуночной тьмы – так, слабые подобия, бледные копии того и другого. Ничего удивительного. Никто ведь не вкладывал в Избрание душу, всего лишь отдавал голос «за» или «против», да и голосовали-то не боги и не маги, а простые обыватели. Но Боруна скудость чувств будущих подданных отчего-то задела. Он полагал, что любовь, которую почти все они, безусловно, питали к нему, сделает голоса, поданные за него, светозарнее и жарче, а ненависть немногочисленных врагов загустит черноту голосов «против». Видимо, он поспешил. Жалкие ничтожества осторожничали, копили силу страсти для будущего правителя, отказывая в ней кандидату. Это было понятно, объяснимо, и Борун, прислушавшись к себе, заключил, что может простить за это свой народ. И со спокойной снисходительностью наблюдал, как светлые и темные сгустки послушно разделяются на два потока, устремляясь каждый к своей чаше огромных, выше человеческого роста, весов. Темных было меньше, чаша «за» начала перевешивать.

Скудно и равнодушно отголосовали провинции. Тупоголовые селяне шарахались от урн, целыми деревнями отказывались голосовать. Словом, то была мелочь. Все решалось в столице.

Урны сменяли одна другую на чистом песке истины. Вдруг очередная словно поперхнулась, беззвучно закашлялась пылью или пеплом. И с усилием извергла из себя престранный шар – тяжелый сгусток неразбавленного багрового мрака. Он не был невесом и эфемерен, он полнился силой, и от упорного его продвижения к цели – нижней чаше весов – веяло угрозой и жутью. Борун видел, как отшатнулись маги, слышал, как согласно охнули члены Совета за его спиной. Он ничего не понимал, наблюдая, как адский шар, добравшись до весов, гирей рухнул в чашу. Из каменного сосуда, помедлив, выбрался невесомый комочек света и скользнул к весам. «Неприятная случайность, – гордясь своим хладнокровием, решил Борун. – Как бы не сочли дурным предзнаменованием. Скорей бы конец!»

Урн в очереди почти не осталось, уже голосовала метрополия. Перенаселенность столичного региона как никогда бросалась в глаза. А дальние провинции на западе пустуют. Не пора ли заняться выравнивающим развитием территорий? Многообещающий проект...

Борун так увлекся, что необъяснимая заминка в подсчете голосов ускользнула от его внимания. Между тем на белом песке в центре зала творилось бесы знают что. Урна хрипела и подпрыгивала, безуспешно пытаясь откашляться. Из ее каменного брюха доносились глухие удары, будто внутри ожесточенно боролись, давя и отшвыривая друг друга от горловины, какие-то тугие тела. Борун очнулся от грез, когда она опасно накренилась, и маг с отчаянным лицом рванулся подхватить урну, но не успел. Огромное каменное яйцо медленно, важно опрокинулось набок, глубоко уйдя в песок, и треснуло вдоль всего тулова, будто стенки его были не толще обычной скорлупы. А из разлома с торжествующим воем полезли багровые шары. Сталкиваясь налитыми боками, клокоча необъяснимой яростью, они устремились к нижней чаше весов и посыпались в нее, вколачивая в пол. А из разбитого сосуда напирали все новые и новые, и гора их росла, погребая весы, расплющивая чашу чудовищным весом.

Он не знал, долго ли длился этот кошмар. Чаша скрылась под черной, тяжко дышащей массой. Сколько на ней было шаров, уже не имело значения. Из выпотрошенного нутра погибшей урны выскользнула горстка темных и светлых задохликов, и все замерло.

Голосование совершилось. Все было кончено.

То есть было, конечно, еще много всякой суеты. Несколько багровых шаров сбежали с весов и ни с того ни с сего накинулись на ближайшего служку, мгновенно обратив в пепел здоровенный кус мантии у него на спине вместе с капюшоном и клоком волос на затылке. Маги, опомнившись, отогнали злобных тварей. Те прыснули в стороны, и паника охватила толпу. Депутаты-провинциалы давили друг друга в дверях, где-то на ярусах сидений затрещало ломающееся дерево. Борун отстраненно наблюдал, как пролетающий мимо шар вдруг остановился, завис в воздухе, задышал, запульсировал и, словно приняв решение, уверенно двинулся прямо к его лицу. «Сейчас я стану пеплом», – подумал за него кто-то чужой, и Борун, ко всему равнодушный, даже не стал закрывать глаза. Потому и увидел руку – хрупкую, легкую руку, в которой телесными остались разве что глубокие складки кожи. Рука ловко сцапала шмат багровеющей тьмы. Без усилий собрались в кулак пальцы. Короткий визг – и нет сгустка, только грязно-серый жирный пепел хлопьями да вонь мясного гниения. Борун посмотрел выше. Над ним склонился Тринадцатый, тот самый жалкий старик. Его отрешенное лицо смягчалось сочувствием. Борун убил бы его, если бы мог чего-то желать сейчас.