Книга Гиблое место - Сергей Шхиян

— Иди ко мне…

…Если бы не нужда уходить и прятаться, то из этого сеновала меня не выгнала бы никакая сила. Теперь поцелуи Морозову не пугали, а были даже желанны. Наталья вытягивалась всем телом и устало прикрывала глаза, когда я был слишком настойчив и нескромен. Мои ласкающие руки нежили ее светящееся тело и были везде желанны. Все было совершенно потрясающе. Солнышко сияло, птички пели, и прекрасная женщина дарила мне всю свою ранее невостребованную сексуальность.

— Искололась вся, — пожаловалась Наташа, когда мы, наконец, оставили друг друга в покое и лежали рядышком, держась за руки.

— Собираться надо, скоро полдень, — грустно сказал я. — А я бердыш и саблю вчера утопил.

— Я думала, сама утону. Я ведь плавать совсем не умею. Как упала в воду, чую, будто меня какая-то сила вглубь тянет.

— Тебя в Семеновском-то признают? — невежливо перебил я Наташу. — И вспомни, кто из родственников мужа может претендовать на ваше наследство.

— Не знаю, родни у нас мало, — задумавшись ответила Наталья Георгиевна. — Царь Иван Васильевич тестя и детей его лютой смертью казнил, один мой Иван Михалыч по малолетству в живых остался. Вся вотчина ему-то и отошла, а коли у кого ближнего в роду нет, та вотчина отойдет государю… Может, кто из дальней родни зарится. У Морозовых родни много: и Салтыковы, и Шеины, и Брюхово-Морозовы… — Наталья Георгиевна задумалась и продолжила, как по писаному. — Коли у покойного нет жены и детей, та вотчина отдается родным братьям, их детям и внучатам, а далее внучат вотчины велят не отдавать никому; та вотчина, тот жеребей взять на государя.

— Ты что, грамотная? — удивленно спросил я. — Откуда так законы знаешь?

— Так получилось, что немного грамоту понимаю, — смутившись, сказала она.

— Разве девочек учат читать и писать?

— Упаси боже. Мой батюшка был большой книгочей и толмач, а я была его любимая дочка, вот он меня и научил. Только ты о том никому не говори, а то, не ровен час, люди узнают, позора не оберешься. Не мирское дело, а тем паче не женское, писать и читать.

— Что, грамоту знать запрещено?

— Не то, чтобы запрещено, но лучше, чтобы люди не знали. Всякие лишние разговоры пойдут… Однако ж, и собираться пора.

Она была права, но на сеновале было так уютно и спокойно, что я невольно тянул время.

— Интересно, где здешние хозяева? — спросила Наталья. — Сено есть, а людей и скотины нет.

— Кто их знает, — ответил я, вспомнив трупный запах в избе. — Сейчас такое время, что все может статься.

— Смутно, смутно ныне на Руси, — согласно кивнула Морозова, — слышно, царевич Дмитрий Иоанович объявился. Говорят, в Угличе-то зарезали не его, а другого отрока. Он же чудом спасся у короля Сигизмунда и теперь требует отцовский престол.

— Знаю, — сказал я, — только ничего хорошего от этого Дмитрия Руси не будет. Вот отведу тебя в Семеновское, решим вопрос с вотчиной, и подамся в Москву, сам посмотрю на этого царевича.

— И я с тобой, — твердо произнесла женщина.

— Тебе в Москву нельзя, там смута большая будет, а у тебя дети малые, не ровен час, что-нибудь с тобой случится.

— Детям у деда Дениса лучше будет. Я им, без тебя и пока в силу не войду, не защитница. Неровен час, душегубы смертью изведут.

— Ладно, там посмотрим. Нам бы живыми до твоей вотчины добраться…

Договорить мне не удалось, невдалеке заржала лошадь. Я как ужаленный выскочил из сенной ямы и выдернул из нее Наталью.

— Люди! — прошипел я, хотя никого поблизости пока не было. — Давай быстро вниз!

Мы подхватили свое влажное платье и скатились с сеновала. Опять, уже ближе, заржала лошадь. Нужно было выбираться из сарая, где мы оказывались в ловушке. Наталья попыталась начать одеваться, но я ей не дал и потащил за собой к земляной бане, стоящей вдалеке от избы. Она давала хоть какое-то укрытие. Морозова сопротивлялась, стыдясь выйти наружу голой.

Банька была маленькая, низенькая, в три венца над землей, и мы еле уместились за ее задней стеной.

— Теперь одевайся, — велел я, спешно натягивая на себя платье. — Только не высовывайся!

Голоса конников раздавались уже около самой избы. Я лег на землю и выглянул. Пять человек верховых с саблями и луками за спиной совещались возле открытых настежь дверей. Наконец, один из них спешился и вошел в избу. Однако тотчас выскочил назад с криком: «Чума!».

Конники попятились. Один из них, нагнувшись, подхватил поводья лошади спешенного товарища, и они с места в карьер поскакали прочь.

— Куда! — закричал тот и побежал вслед за кавалькадой. — Стойте!

— Не замай, Кузьма! — издалека ответили ему. — Ты теперь чумной!

Однако Кузьма не унимался и продолжал бежать вслед за товарищами. Тогда один из них ловко вытащил из-за спины лук и, развернувшись в седле назад, в него выстрелил.

Кузьма, как будто наткнувшись на препятствие, остановился и начал кружиться на месте.

— Прости, Кузьма, не поминай лихом! — крикнул кто-то из всадников, и группа ускакала.

— Чего это они? — ошарашено спросил я.

— Чума, батюшка, — дрожащим голосом произнесла Наталья и заплакала. — Зараза. Видно, помирать скоро будем.

— Что за глупости, — прикрикнул я на женщину, — пойдем, посмотрим, что там с этим Кузьмой.

— Он же в заразном доме был! — с ужасом сказала она.

— Я тоже вчера там был и, как видишь, не умер.

Наталья незаметно отстранилась от меня.

— Не бойся, — спокойным голосом сказал я, — обещаю, что все будет хорошо. Пойдем к Кузьме, может быть, ему нужна помощь.

Однако Наталья идти на верную, по ее мнению, гибель не собиралась, и я пошел один. Раненый сидел на дороге, держась за торчащую в верхней части груди, ближе к плечу, стрелу.

Увидев меня, он поднял гневные, голубые глаза и сказал грудным голосом:

— Вишь, варяги проклятые, что сделали!

— Встать можешь? — спросил я, со страхом глядя на древко толстой стрелы, которую мужчина бережно придерживал здоровой рукой.

— Могу, — ответил он, кривясь от боли. — Попал-таки, паскудник. И стрелять-то толком не умеет, а вишь, попал. Теперь точно помирать придется.

— Чего это они убежали, — спросил я, — так чумы испугались?

— Они сами московские, у них в белокаменной в позапрошлом году половина народа от чумы померла. Потому такие пугливые.

— А почему ты решил, что в избе чума?

— Так там вся семья мертвая, уже смердеть начали.

— Я тоже вчера туда заходил, да темно было, ничего не разглядел. Пошли к избе, я посмотрю, как стрелу вынуть.

— Как ее вынешь, когда она на два вершка в теле! — обреченно сказал он.