Книга Годен к строевой! - Михаил Серегин

Юра отпрянул, а солдат поднялся еще немного, присел прямо в воздухе и унесся опять же в сортир. Раздались душераздирающие вопли, и мимо них на улицу с криком: «П…доболы идут, кайтесь, п…доболы идут!» - вылетело объятое пламенем привидение.

Резинкин перекрестился.

- Молитесь, товарищ лейтенант.

- Я не верую, - признался Мудрецкий ссохшимися губами, но, увидев возвращающиеся к Резинкину тапки, осенил себя крестом. - Надо людей поднимать.

- Стойте, не ходите, товарищ лейтенант!

Мудрецкий не слушал, он открыл дверь кубрика, где ютились химики, и застыл на месте. Окровавленные, истерзанные тела валялись по койкам, а на самой ближней к нему лежала отдельно от туловища бледная, обескровленная голова Агапова с огромными синяками под закрытыми глазами.

Неожиданно веки дрогнули, и на Юру уставились мертвые глаза.

- Что же ты наделал, Юрочка? - вопрошала голова. - Зачем ты нас всех в пьяном угаре зарезал? - Голова скосила глаза на сторону, и Юра узнал свой собственный складной ножичек, что взял на службу с гражданки. Он посмотрел на истерзанные тела солдат, тряхнул головой. Тут на центральный проход вылетела окровавленная нога и шлепнулась прямо в лужу крови. Потом следом прилетела чья-то вырванная с ниточками сухожилий кисть, из дальнего угла послышалось звериное рычание и возня.

Мудрецкий попятился, споткнулся о порог и вывалился в коридор. Он поискал глазами Резинкина. Тот висел на стене и дергался. Ноги его свободно болтались в воздухе.

- Где же вы были, товарищ лейтенант? Меня снова обидели. Заступиться некому, - и тут Резинкин описался, сделал под собою лужу. Большую. Из него лилось и лилось. По казарме поползла вонь.

- Прекрати! - выкрикнул ошалевший Юра.

- Н-не могу, товарищ лейтенант, - стонал рядовой, - переполнился я. Снимите меня, пожалуйста.

- Ты вначале это, свои дела закончи.

- Я уже все. Пописал.

Под Резинкиным была лужа крови.

Из туалета вышел абсолютно лысый дневальный.

- Почему не на посту! - крикнул лейтенант и пошел к солдату.

Тот как ни в чем не бывало встал на свое место.

- Нос брил, товарищ командир.

- А почему летаешь?

- Чего?

- Молчать!

Юра взглянул на часы. Пять минут первого ночи. Вошел в умывальник. Никого. Заглянул в туалет.

Абсолютно голый, покрытый потом Простаков стоял напротив очка и хлестал себя веником.

- Будете париться, товарищ лейтенант?

- Не буду! - отпрянул Юра.

- Жаль, - покряхтывал Простаков, - а то парок пропадает.

Мудрецкий поправил очки на носу. Над парашей стоял густой туман.

- Поначалу глаза может резать, а потом привыкнете. - Леха подошел, взял с подоконника ковшик, зачерпнул им из очка и обдал себя. - А-а-а! Хорошо. Вы мне спинку веничком не похлещете, товарищ лейтенант?

Мудрецкий машинально взял веник и стал размеренно бить Простакова по левой заднице.

- Повыше, товарищ лейтенант.

Но Юра не слышал его, он смотрел в окно. На улице перед ним плавал по воздуху нагой Валетов с двумя свечками в руках и шептал одними губами:

- Любите меня, любите меня.

Мудрецкий отбросил веник и хотел броситься прочь из казармы, но столкнулся в умывальнике с Резинкиным. У того было три руки, средняя росла из ширинки.

- Ночная мутация, товарищ лейтенант. Баб в армии нет. Подумал я о бабах, - он размахивал всеми тремя конечностями одновременно, - и решил сам с собой, и тут член у меня в третью руку сам превратился.

- Фигня, - из туалета показался Простаков. - Вот у меня теперь две дырки в заднице. Хотите взглянуть, товарищ лейтенант?

В открытое окно умывальника влетел Валетов, сел на подоконник и задул свечи.

- Тяжело по ночам летать. Что ж вы, товарищ лейтенант, меня не поймали? Я вам кричу: «Лови меня, лови меня»…

Тут за спиной Мудрецкого что-то вспыхнуло. Он не успел повернуться, а объятый пламенем Резинкин, размахивая всеми тремя руками, выбежал прочь, оставляя за собой шлейф дыма.

- Сволочи, - на глазах у Юры навернулись слезы. - Что же вы надо мной делаете, сволочи?

- Не плачьте, товарищ лейтенант, - рядом стоял голый Валетов. - А знаете, как трудно в армии свечки найти, чтобы летать вместе с ними по ночам. Без свечек не взлетишь. А что за ночь без полетов?

- Да, Юра, не надо, - Простаков подошел и протянул обиженному веник, - пойдем париться, время-то идет…

И они парились.

В три утра поссать зашел вместе со своей головой старший сержант Агапов и увидел в углу лежащего на старой коричневой половой плитке голого Мудрецкого.

- Товарищ лейтенант, - Агапов пнул сапогом белую офицерскую попу, - вы чего тут?

Юра открыл красные, воспаленные глаза.

- О! И голова на плечах.

- Чего?

- У тебя с головой все хорошо?

- У меня да, - Агапов отливал, будто ничего такого и не происходило. - А у вас?

- У меня? - забеспокоился Юра и обнял свою черепушку. - Наверное. А где Простаков?

- На кладбище.

- На кладбище!

- Шучу. Да спит он, товарищ лейтенант.

Проходя мимо дневального, Мудрецкий внимательно посмотрел на его нос. Солдат отшатнулся.

- Вы чего?

- Стоишь?

- Стою.

- Не летаешь больше?

- А?

Мудрецкий махнул рукой.

- Одежду мою не видел?

- В штабе, наверное.

- А, спасибо. А тут… это больше не летает?

- Чего это?

- Ничего, пойду спать.

Проснувшись утром, лейтенант нашел себя одетым, чему очень обрадовался. Все. Больше он со Стойлохряковым никогда не пьет. Не надо ему такого. Завязывать, завязывать.

* * *

Утром прапорщик Евздрихин с довольным видом встречал в машинном парке пополнение.

- Отлично. Даже дедушка пришел.

Кикимор скривился. В парк его никто не приглашал. Немного Родине послужить притопал по собственной инициативе. Не все же время в казарме от безделья пухнуть.

Очередная проблема с порядковым номером 73 стояла на прежнем месте. БТР-60. Старье, а командиру батальона надо, чтоб этот хлам не только заводился, но и ездил. По документам он эксплуатировался только один год, остальное время стоял на консервации. Только почему-то на нем все узлы изношенные.