Книга До последней капли - Андрей Ильин

Тоже служба не сахар, хоть и не приходится на дереве висеть. Хорошо еще, водитель миролюбивый попался. Другой мог бы и зашибить.

И снова: мужчина, лет тридцати пяти — сорока, с залысинами на висках, прямым носом, в пиджаке коричневого цвета вышел в… из… прошел пятьдесят метров на северо-северо-восток до… находился там до… вышел в… И так до бесконечности.

Вечером, в темноте, усталые разведчики собрались вместе. «Верховых» пришлось снимать общими усилиями. Они так засиделись на своих ветках, так затекли, что сами стали похожи на деревяшки. В пору обрубать вместе с суками.

— Что б мы еще когда!.. Что б мы еще хоть раз!.. — недовольно ворчали они, сползая по стволам. — Да лучше помереть, чем так мучиться. Лучше сдохнуть на диване, чем жить на дереве…

— А раньше-то как? Раньше? — подначивал их Сан Саныч. — Или раньше деревья были ниже?

— Раньше не знаем. Раньше у нас камней в почках не было. И старческого слабоумия, — отвечали ветераны.

В машине все с жадностью набросились на еду и питье. Вот ведь тоже парадокс — раньше были худы, что колы в плетне, а могли сутками без еды и отдыха шагать. Теперь чуть не в два обхвата — а кушать подай!

— Успехи-то хоть есть? — пытался выяснить Толя. — Хоть какие-нибудь?

— Успехи есть. Просто удивительные успехи. Мы живы и не рассыпались по дряхлости.

Экспресс-итоги подводили в гараже, не вылезая из салона машины, подсвечивая переносной лампой.

— Северный, северо-восточный, восточный сектор. Борис.

— Забор ровный, без видимых разрушений, без сигнализации. Охранный пост в тридцати метрах от ворот. На крыше ближнего корпуса с западной стороны. Часовой сидит или лежит на чердаке, высунувшись в слуховое окно. Обзор не больше ста двадцати градусов. В дождь — меньше.

— Почему в дождь меньше?

— Потому что башку мочить не хочет.

— Ясно.

— Забирается наверх по приставной лестнице. Смена часовых — раз в три часа. Службу несут — так себе. Кто газетки читает, кто галок считает. Расслабуха.

— Сколько всего человек?

— Четыре. Или, может быть, пять.

— Раньше ты был точнее.

— Раньше много чего было. Да сплыло.

— Вооружение?

— Подмышки оттопыривались. У каждого.

Это точно. Больше сказать ничего не могу.

Может, есть что посущественней, может, нет.

В любом случае, навряд ли они будут таскать пушки открыто. Все-таки бывший пионерский лагерь. Вдруг бабушки-дедушки бывших пионеров понаедут искать утерянные ими год назад домашние вещички. А тут вооруженные дяди…

— Дополнения?

— Видел две машины. Микроавтобус типа «РАФ» и «Жигули». Приезд-уезд отметил. Номера и внешность водителей зафиксировал.

— Северо-запад, запад, юго-запад.

— О заборе то же самое. Часовой — на крыше двухэтажного корпуса. Должен ходить, но сидит за вентиляционной трубой, с севера или с юга. В зависимости от направления ветра. Ночью вообще не сидит. Судя по всему, пост временный, используется в случае дополнительной тревоги. Часовой спускается по внешней лестнице, приходит и уходит из соседнего барака. Возможно, там караулка.

— Подтверждаю. Днем видел дымок над трубой. Вполне вероятно, там они варят еду. Видел входящих-выходящих людей. Дверь всегда закрывают — экономят тепло. Значит, скорее всего там и отдыхают.

— Еще?

— Дежурят три человека. Есть подробные описания. Смена через три часа. Пистолеты в заплечных кобурах и, возможно, карманах. Дисциплина слабая. Службу не несут. Обычные бандюги. Из низшего звена.

— Сигнализация? Засады? Ловушки?

— Какие засады? Они совершенно уверены в своих силах. Они даже подходы не охраняют. Ограничиваются периметром лагеря. Вся сигнализация — вопль «Шухер, пацаны!». Мне кажется, мы переоцениваем противника.

— Лучше переоценивать, чем в последний момент сесть в лужу. Кровавую.

— Но и перестраховываться, как гимназистка-девственница…

— Ладно. Поехали дальше. Юг, юго-восток, восток…

В завершение, как и полагается, всю полученную информацию суммировали и нанесли на карту.

Первый корпус, крыльцо, окна, пристройка-Второй корпус, крыльцо, запасная дверь, окна… Третий корпус…

Гараж…

Пищеблок…

Административное здание…

Караулка…

Сто десять шагов, азимут 30 градусов — наблюдательный пост. Четыре человека. Через три часа. Пистолеты. Бинокль. Приставная лестница…

Недавно еще мало что говорящая схема пионерлагеря запестрела десятками крестиков, пунктирными линиями пересекающихся и расходящихся маршрутов, цифрами расстояний, минут и часов.

Дело было сделано.

На одну треть.

Осталось придумать план кампании и довести ее до победного конца. Желательно с минимальным количеством потерь в живой силе.

Глава 15

— Ну что, как будем наступать?

— С севера. Нахрапом. Перемахиваем через забор. Забираем плацдарм. Закрепляемся. А потом решительным штурмом…

— При поддержке бронетехники, артиллерии и авиации… Брось армейские штучки, Семен. Не те годы, чтобы с «ура» в атаку бегать. Они перешлепают нас по одному, как куропаток. В пропорции один к трем, как при наступательном бое на закрепившегося противника. И потом, как ты собираешься «перемахнуть» через забор? На метле? Или с помощью батальона приданных автокранов? Не смеши! Нет, силовые методы не пройдут. Их больше, они моложе, и, наконец, это их территория.

— Может, попытаться выманить их в чистое поле? Например, предложить размен — дискета против заложников, где-нибудь в укромном месте?

— Нет, это тоже утопия. У них больше возможностей отследить эту местность и нас. Вряд ли мы достигнем эффекта неожиданности. У нас даже машина и то одна. Да и через проходные дворы бегать, скрываясь от слежки, нам не по возрасту. Как только дойдет до дела — они перекроют все щели.

— Он прав. Здесь нас хотя бы не ждут. И пока еще за противников не держат. Если мы этим не воспользуемся в ближайшее время — наш поезд уйдет.

— Согласен. Продолжать тянуть время, не говоря ни да ни нет, значит, рисковать жизнями заложников. Не получив желаемое, они усилят на них давление. Боюсь, тогда внучка Семена уже не будет говорить по телефону, что с ней обращаются хорошо.

— Значит, надо наступать. Сейчас! Немедленно! — вскипел Семен. — Сколько мы будем топтаться возле забора, за которым находятся мои…

Он замолчал, резко отвернувшись в сторону. Наверное, с минуту никто не проронил ни слова.