Книга Девочка и химера - Алексей Олейников

– Осторожней! Смотри куда несешься!

Она обернулась, оскалившись. Человек – не жаркий, мгновенно поняла она, смотрел мимо нее слегка остекленевшим взглядом.

– Не видишь, куда идешь?

Она зашипела, скользнула в сторону, нырнула под вагончик. Тихо, темно. Прохладный снег остужает больное от дневного света тело. Такие, как она, не любят Большой-глаз-внебе, он жжется, и тело тает от его злых укусов. Будь у нее выбор, она бы никогда не вышла наружу, но ее стеклянный дом, где было так уютно, разрушен, и жаркий обжег ее вчера своим пламенем – злой, гадкий, жаркий. Она вытянула его дыхание, утаила внутри себя морозным коконом, но на большее сейчас уже не было сил. Затянуть бы небо пологом низких снеговых туч, высыпать в воздух мириады белых хлопьев и закружить их в яростном танце – вот чего жаждало ее сердце больше всего! Ее томил, давил тугой петлей «поводок» хозяина. Его жестокая воля не давала вздохнуть, диктуя туманные приказы, смысла которых она не понимала, но торопилась исполнить звучащую в них ненависть и злобу.

Сеть слабела, и голос хозяина становился все сильнее, а его воля – все безжалостней. Она беззвучно заклекотала, выпуская ледокогти, и машинально провела ими по днищу вагончика.

– Матерь божья, Джимми! Ты только погляди – у меня под ногами пол треснул, – донесся сверху изумленный вопль человека. – И это немецкое качество?

– Да его собирали где-нибудь в Албании, – громко ответил второй голос. – Глобализация, чего ты хочешь?

Перебирая лапами, как ящерица, она переползла под другой вагончик, оставляя глупых ослепленных людей позади – они видят лишь то, что позволили им видеть жаркие! Внутри нее синей стальной струной звенел голос хозяина. На сей раз его воля была ясна и понятна. Она выбралась наружу, ледокогти правой ладони легко распороли нежную плоть левой руки, и она двинулась странными ломаными движениями по стоянке цирка Магус, обходя многоцветный шатер шапито против часовой стрелки. Уголком выпученных черных глаз она на мгновение заметила радужный проблеск, но, мгновенно обернувшись, увидела черную дворнягу, трусившую прочь. Она оскалилась и продолжила свой болезненный танец, кропя жизнью жил размякшую землю и тающий снег.

…Коричневый ястреб, наездник ветра, завис над пестроцветным ковром полей, хищно выглядывая беспечную полевку или зазевавшегося кролика. Взгляд его – острее алмаза – легко скользил по земле, различая шелест августовских трав и считая полоски на спине бурундука. Ястреб лениво парил, чуть шевеля кончиками крыльев в поисках нужных воздушных потоков, когда увидел в квадрате одного из полей мутно-снежный глаз с разноцветным зрачком в центре. Ястреб кинул равнодушный взгляд на стоянку людей с их машинами и механизмами и вдруг увидел нечто, заставившее его сбиться с плавного полета. Белый цветок огня знаком Великой Матери расцветал над шатром, а вокруг методично заплетался витиеватый черный узор. Плохой узор. Ястреб сложил крылья и стрелой упал вниз.

Глава двенадцатая

Дженни падала в золотой колодец, и полет ее был бесконечен. Золото бушевало вокруг, Дженни не видела ничего, кроме его слепящего сияния, и только устойчивая тяга вниз давала ей чувство направления. Она зажмурилась, чтобы глаза отдохнули, но и сквозь закрытые веки продолжал литься свет. Она не видела даже своего тела, не понимала, где очутилась. Колотила руками и ногами, кричала – все бесполезно. Наконец Дженни устала и сдалась. На смену панике, сумасшедшей птицей бившейся в груди, пришла апатия.

«Будь что будет».

И как только она успокоилась, падение прекратилось. Она повисла в золотой бесконечности, как подлодка в глубине океана. Свет объял ее белой ладонью.

– Что я должна сделать? – сухими губами прошептала Дженни.

Никто ей не ответил. Она была совершенно одна. Сколько прошло времени? Она попыталась вспомнить, что это за место. Как она здесь оказалась? Пустота внутри. От сердцевины души, словно капустные листья, отпадали ненужные и пустые воспоминания – какой-то зверек, старик с суровым лицом, закружились и хороводом уплыли люди, которых она когда-то знала. Любовь, ненависть, радость и печаль – все становилось ненужным. Все исчезало. Когда от Дженни осталась лишь маленькая искра «я», золотой океан сотрясла мощная дрожь. Спустя время, последовал второй толчок. Мягкой волной он тронул ее с места и повлек куда-то.

Она не помнила, сколько последовало таких ударов, прежде чем в ней шевельнулось любопытство. Так это чувство называется? Пространство обрело направления. Кроме условного верха и низа, появился центр, вокруг которого она медленно плыла по огромной спирали. Толчки становились все сильнее.

«Это сердце, – поняла она. – Чье-то огромное сердце бьется в золотом плену».

Язык вернулся к ней вместе с памятью, она захлебнулась от потока воспоминаний. Марко, Брэдли, Морриган, Дьюла, Людвиг и Эдвард, химера и львенок. Что она здесь делает? Это Древняя земля?

Она все быстрее летела сквозь золотой свет. Ее вращало вокруг разгорающегося веретена белого огня. Мощный гул, схожий с прибоем океана, оглушал ее. Дженни несло все быстрее – мимо и одновременно все ближе к этому слепящему сердцу, будто на гигантской карусели. А потом, на очередном вираже ее вбросило в пульсирующий свет. Белый его спектр взорвался радужной звездой – по лучу на каждый цвет, а всего их числом – семь. И эти лучи, один за другим, прошили сердце Дженни.

…Свежий бриз овевает лицо и треплет волосы. Светло-серые чайки кружат в небе, падают вниз – в звенящее холодное зелено-синее море, подступающее к ослепительно белым скалам. Она сидит у края обрыва на плоской равнине. В шаге от нее та обрывается в многометровую бездну волнами, буграми и изгибами мягкого известняка. Над головой чайки. А золотая дорожка от заходящего солнца, кажется, прямо к ее ногам – по живой дышащей глади. Море дрожит, как нежный студень, и словно улыбается ей тысячей лиц.

– Это белые скалы Дувра, – голос позади. Странный голос – неуловимый, как шелест ветра, древний, как море, и юный, как солнце, каждый день встающее над горизонтом.

Она не оборачивается. Она знает почему-то, что никого не увидит. Позади нее только равнина изгибается вдаль. Земля будто продолжает движение моря, вторит волнам зелеными холмами. И больше никого. Дженни сидит и смотрит на море. Ей хорошо и спокойно – век бы так просидеть.

– Эти скалы – первое, что увидели твои предки, когда подплывали к берегам Альбиона, Дженнифер Далфин. Поэтому они назвали их – Альба, белая земля.

– Здесь все осталось так же, как в тот день, когда люди ступили на этот берег. Тогда Белая земля еще была полна прежней жизни, и первые еще не покинули ее. В лугах танцевали фейри, и лиры звенели в полых холмах[41]. Но всё ушло и все ушли…