Книга Бес в ребро - Георгий Вайнер

Честно говоря, я и без Витечки точно знаю, что человек, приподнятый нежданным успехом, обретает новую силу, раскованность, уверенность в себе. Снижается трение неурядиц, падает сопротивление в цепи жизненных проблем, сапоги сами летят семимильными шагами везения. Беда только в том, что эти случайные удачи приходят ко мне крайне редко. И вышибать их у судьбы приходится, как шахтеру-стахановцу, отбойным молотком. А когда отколотила себе приличный кусок везения, то вместо радостного скользящего рывка к счастью хочется присесть и маленько передохнуть от этой победы.

Но сегодня мне удалось из небытия извлечь на свет божий таксиста Глухоманова, хоть и перевозящего сейчас за сто с гаком верст капусту. И, помня Витечкины уроки, я решила уцепиться за жар-птичий хвост фортуны и поговорить с женой Чагина.

Везение взбадривает мозги, и, раздумывая о том, как мне ее разыскать, я убедилась, что рассказы о необычайном хитроумии сыщиков, непостижимой сложности их таинственной работы сильно преувеличены. За двадцать копеек в справочном бюро мне дали адрес Чагина. А заодно и сообщили о том, что жену его зовут Ольга Ивановна.

Нет, что там ни говори, а таинственная связь совпадения успехов существует! Только счастливой случайностью — результатом моей утренней удачи с Глухомановым — можно было объяснить, что Чагин проживает почему-то не на далекой городской окраине в новостройке, куда мне надо было бы час тащиться на автобусе, а в самом центре, в прекрасном кирпичном доме, который называют «совминовская башня».

В подъезде в застекленной будке сидел сухопарый белесый мужичок. Несмотря на годы, в нем была жилистая выправка старослужащего.

— К кому? — командно-коротко остановил он меня на пути к лифту.

— К Чагиным…

Я ему чем-то не понравилась, и он положил руку на трубку телефонного аппарата. — А вас ждут?

— Конечно, ждут, — бесстрашно наврала я, со страхом следя за его костистой ладонью, неуверенно замершей на аппарате.

Он был вялый и злой, как осенний комар. Неодобрительно покачал головой в фуражке с пятном на месте споротой кокарды и разрешил:

— Ну, идите тогда… Четвертый этаж…

Странный, конечно, консьерж. И только войдя в лифт, я сообразила, что он знает в лицо не только жильцов охраняемого им дома, но и их постоянных гостей — я была чужачка!

Господи, зачем развелось в мире так много вахтеров, сторожей, конвоиров! Что стерегут они? Если бы им всем дать в руки лопату, то Земля покрылась бы каналами, как Марс, а Сахару они засадили бы лесами!

Но они не хотят брать лопату. Они хотят проверять людей на входе и выходе.

Нажала кнопочку, и зателебенькал, запел звонок, прошелестели шаги, щелкнул замок, открылась дверь, и очам моим явилось зрелище непереносимо прекрасное — жена Чагина.

В целлофановой шапочке, прикрывающей бигуди, в пеньюаре невозможной красоты. Пеньюар был похож одновременно на халат, тунику и концертное платье. Не знаю, из чего это было сделано — может быть, из перьев рыбы, может быть, из свинячьих потрохов, но впечатление пеньюар производил сногсшибательное. А Ольга Чагина оказалась женщиной моего возраста и весьма красивой. Она держала меня на лестничной площадке у приоткрытой двери, не обнаруживая ни малейшего желания впустить в прихожую.

Я испытывала чувства человека, впервые влезшего на лыжный трамплин. Немного тверди, плавно уходящей вниз, а дальше — пропасть…

— Здравствуйте, Ольга Ивановна, я пришла рассеять возникшее между нами недоразумение…

— Какое еще недоразумение? — сказала она недовольно. — Я вас вижу первый раз.

— Да, конечно, мы ведь с вами незнакомы. Но я звонила вам…

Она подозрительно всматривалась в мое лицо, а потом раскрыла дверь и очень строго пригласила:

— Зайдите.

Отделанная деревом и сияющими латунными полосками передняя. Шкаф для одежды — под самый потолок. В углу здоровенная керамическая ваза с камышами. И над головой — оскаленная кабанья голова. Казалось, что кабан ухмыляется, высовывая через черную губу кривые желтые клычки. Это он надо мной смеялся, противный дикий свинюган.

— Я вас слушаю, — сухо сказала Ольга, и я поняла, что она меня впустила не для разговора, а чтобы я на лестнице не базарила — соседи могут услыхать.

Мне пришлось торопливо объяснять:

— Я журналистка, моя фамилия Полтева. Я хотела повидать вашего супруга, но не знаю, дома ли он…

— Кто же из работающих людей в середине дня бывает дома? — спросила она недовольно.

— Тогда я поговорю с вами. Я звонила из автомата, но телефон не соединялся, я только поняла, что вы были недовольны моим звонком. Мне кажется, что вы приняли меня за кого-то другого…

На лице Ольги проступили досада, неуверенность и мгновенная борьба: то ли выпереть меня сразу, то ли узнать сначала, зачем я пришла. Эти недолгие размышления она наконец разрешила приглашением:

— Проходите, поговорим. Снимайте обувь…

Я повесила на вешалку плащ, поставила в угол сумку и начала стягивать туфли.

Ольга Чагина подвинула мне ногой войлочные тапки. Мне вообще очень нравится современная милая мода заставлять гостей разуваться. Может быть, я все это придумываю зря, но мне представляется в этом замечательном обычае что-то ужасно унизительное и для гостей, и для хозяев. Это душевное босячество, торжество разбогатевшего и обустроившегося жлоба над вчерашней бездомностью. Нет, я наверняка знаю, что приличные люди не должны заставлять ходить гостей разутыми по квартире. Но, наверное, у Ольги Чагиной были другие представления.

Я думаю, что она так же далека от всех моих проблем, будто находится сейчас в Японии — там ведь все в домах босиком ходят.

Надела я шлепанцы и шагнула к двери в комнату, но Ольга, легонько похлопывая меня по руке, повернула налево и так, регулируя мое движение по просторной квартире, словно водитель электрокара, направила меня в коридор, мягко нажала на правое плечо — через холл, снова по левой руке — вход в кухню. Понятно, здесь и будем беседовать.

На столе стояла большая чашка с рубиново-красным чаем, а в вазочке насыпаны почти забытые мною конфеты — навсегда исчезнувшая клюква в сахаре. Смешно, что существует определенный рацион, целый список продуктов, спрашивать о которых «где купили?» просто неприлично. Ясно, что доставали где-то по блату. Пропала клюква в сахаре, и крабы, и языковая колбаса, и «раковые шейки», и говяжьи сардельки.

Наверное, не сезон сейчас на клюкву в сахаре. Ушло ее время. Из этого же ушедшего времени задержался в квартире Чагина зеленый стеклянный абажур, висевший над столом. Матово-белый изнутри, как будто залитый сливками, и нежнозеленый, как майская трава, снаружи. Куда делись они? Когда-то в каждом доме были эти замечательные зеленые омуты душевного спокойствия и уюта. Исчезли. Кому мешали?