Книга Прощай, детка, прощай - Деннис Лихэйн

И вся выпивка, которой он угощал собравшихся в баре, все пятерки и десятки, которые он совал алкашам и потом вез их покупать на эти деньги китайскую еду, все индейки, которых он раздал беднякам в квартале на Рождество, не могли искупить его вину за наркоманов, умиравших в подъездах с торчащими из рук шприцами; молодых женщин, превращавшихся, казалось, за один только вечер в старух с кровоточащими деснами, побирающихся в метро на лечение азидотимидином.[18]Их телефоны он собственноручно вычеркивал из своих записных книжек.

Ущербный от природы и в силу жизненных обстоятельств, Сыр в младших классах школы был хил и мал. Под дешевой тканью белой рубашки угадывались ребра, как суставы под кожей на старческих руках. Иногда у него бывали такие приступы кашля, что дело кончалось рвотой. Говорил Сыр мало. Друзей у него не было, во всяком случае, я таковых не помню, и, тогда как почти все приносили еду из дома в контейнерах для ланча с надписью «Эдам-12» или «Барби», Сыр для этой цели использовал пакет из коричневой бумаги, который, покончив с едой, аккуратно складывал и уносил домой, пакетом еще можно было не раз воспользоваться.

В младших классах каждое утро мать с отцом приводили Сыра к школьным воротам. Прежде чем отпустить его, они поправляли ему волосы или галстук, возились с пуговицами тяжелого крестьянского пальто и говорили на непонятном языке — их резкие голоса разносились по школьному двору. Потом родители шли обратно по проспекту — оба великаны, — мистер Оламон в атласной мягкой шляпе, какие к тому времени вышли из моды уж лет пятнадцать назад, с оранжевым пером за лентой на тулье. Голову он держал несколько набок, будто ждал насмешек или что со второго этажа на них с женой сбросят какую-нибудь дрянь. Сыр провожал их взглядом и, если мать останавливалась подтянуть на массивной икре съехавший чулок, морщился.

Почему-то воспоминания о Сыре и его родителях связаны у меня с ярким солнцем начала зимы: вот на фотоснимке стоит нескладный мальчик у ограды школьного двора, покрытого полузамерзшими лужами. Он смотрит вслед родителям, идущим понурив плечи под дрожащими черными деревьями.

Сыру пришлось хлебнуть немало дерьма, его неоднократно лупили за акцент, который у него был значительно менее выражен, чем у родителей, за деревенскую одежду, за мыльно-желтоватый оттенок кожи, напоминавший плохой сыр. Отсюда и прозвище.

Когда Сыр учился в седьмом классе школы прихода Святого Барта, его отец, работавший вахтером в престижной школе в Бруклине, попал под суд за рукоприкладство: сломал руку и нос десятилетнему ученику, плюнувшему на пол. Отец ученика был нейрохирургом в Массачусетской больнице и адъюнкт-профессором Гарварда, Оламону грозило суровое наказание. В тот год Сыр вырос за пять месяцев на двадцать пять сантиметров. На следующий — его отец получил от трех до шести лет тюрьмы, а Сыр стал огромен.

Четырнадцать лет издевательств пошли в мускульную массу, четырнадцать лет насмешек, унижений и проглоченных обид аукнулись камнями в желчном пузыре.

Летом после восьмого класса пришло Сыру Оламону время вернуть долги. Кому-то он подправил кулаком челюсти, кому-то переломал носы и руки. Карл Кокс, давний и жестокий мучитель Сыра, получил по голове здоровенным камнем, сброшенным с крыши «трехпалубного» дома, который оторвал ему половину уха. После этого Карл на всю жизнь остался заикой.

Получали от Сыра в нашем выпускном классе не только мальчики. Несколько девочек — а им тогда было по четырнадцать — носили в то лето повязки на носах или ходили к стоматологу в связи с выбитыми или сломанными зубами.

Уже тогда Сыр умел разбираться в людях. Он правильно рассчитывал, и на тех, кто слишком робок или слаб, чтобы оставить его безнаказанным, нападал открыто. Особенно же доставалось тем, кто мог обратиться в полицию или сказать родителям, эти даже не понимали, кто является причиной их страданий.

Среди тех, кому не пришлось испытать на себе месть Сыра, были Фил, Энджи и я. Мы никогда не издевались над ним, возможно, потому что у каждого из нас хотя бы один из родителей был иммигрантом. И еще Сыр не трогал Буббу Роговски. Не помню, были у них вообще с Буббой потасовки или нет, но, даже если и были, Сыру хватило ума сообразить, что если он будет немецкой армией, то Бубба станет русской зимой. Сыр предпочитал действовать на тех фронтах, где победа была гарантирована. В присутствии Буббы он делался льстивым и подобострастным, доходило даже до того, что кормил собак Буббы, когда тот уезжал за океан заключать сделки на покупку разного рода оружия.

Это, Бубба, тебе. Люди, наводящие страх на нас с вами, кормят его собак.

— Мать поместили в психиатрическую больницу, когда гражданину было семнадцать лет, — прочел Бруссард в деле Сыра Оламона. Пул в это время вел машину мимо заповедника «Уолден Понд» к тюрьме Конкорд. — Год спустя отец вышел на свободу из Норфолка и исчез.

— Говорят, Сыр его и убил, — сказал я, полулежа на заднем сиденье и глядя в окно, на проплывающие мимо знаменитые деревья Конкорда.

После того как Бруссард и Пул сообщили о двойном убийстве в доме Малыша Дэвида, мы с Энджи забрали пакет с деньгами, отвезли Хелен к Лайонелу и Беатрис и поехали на склад к Буббе.

Два часа пополудни — для него самое время сна, он показался в дверях в огненно-красном японском кимоно и с несколько сердитым выражением на заспанном лице херувима.

— Зачем разбудили? — спросил он.

— Нужен твой сейф, — ответила Энджи.

— У вас свой есть. — Он сердито посмотрел на меня.

— У нас нет минного поля.

Он протянул руку, и Энджи отдала ему пакет.

— Что тут?

— Двести тысяч.

Бубба кивнул, будто речь шла о бабушкиных теплых вещах. Мы могли бы сказать «доказательства посещения Земли представителями внеземных цивилизаций» — реакция была бы та же. Иное дело, если бы его застукали на свидании с Джейн Сеймур.

Энджи достала из сумки фотографии Корвина Орла, Леона и Роберты Третт и раскрыла веером.

— Знаешь кого-нибудь?

— Да будь я проклят.

— Точно?

Он покачал головой:

— Никого. А что это за волосатая обезьяна?

Энджи вздохнула и убрала фотографии в сумку.

— Двое других сидели, никогда не встречал их, но и так сразу видно. — Он зевнул, кивнул и захлопнул перед нами дверь.

— Пока он мотал срок, нисколько по нему не скучала, — сказала Энджи.

— До чего поучительная состоялась беседа! — заметил я.

Энджи подвезла меня домой, где я остался ждать Пула и Бруссарда, а сама поехала к дому Криса Маллена. Это задание она выбрала себе сама, поскольку не любила бывать в мужских тюрьмах. Кроме того, Сыр до нее докапывается, все краснеет и спрашивает, с кем она последнее время встречается. Я поехал с Пулом и Бруссардом, считалось, что я Сыру вроде бы друг, а сам он, как всем известно, с людьми в синей форме не сотрудничает.