Книга Судьбы передвижников - Елизавета Э. Газарова

с железной волей. Перов, хотя и был человеком сильным, по причине особой чувствительности и сложной нервной организации едва справился с таким ударом судьбы. И только великие лекари – время и творчество – помогли художнику выстоять.

Задумав пополнить своё собрание портретами выдающихся русских деятелей, Павел Михайлович Третьяков обратился к Перову с предложением стать исполнителем этой идеи. Впервые художник прикоснулся к жанру портрета ещё в 1851 году, написав самого себя. Были ещё несохранившийся «Портрет отца», изображения московских коллекционеров, создавая которые Перов явно не претендовал на звание портретиста. Но профессиональный рост и склонность к психологическому анализу вплотную приблизили живописца к этому жанру, и, когда ещё один собиратель пожелал иметь свой портрет, исполненный кистью Перова, художник отправился в столицу, чтобы в Эрмитаже взять урок мастерства у великих портретистов прошлого. К заказу Третьякова Перов отнёсся со всей ответственностью, питая уже серьёзный творческий интерес к портретному жанру. Довольно быстро он создал достойные изображения писателя Алексея Писемского, а также братьев Антона и Николая Рубинштейнов. Обнаруженные в этих произведениях наблюдательность и проницательность художника убеждали, что в портретном искусстве Перова ждут ещё более значительные свершения. И действительно, последующие работы Василия Григорьевича в этом жанре, так не похожие на аналогичные образцы академической живописи и полностью сосредоточенные на портретируемых, достигали невероятного внутреннего и внешнего сходства с моделями. На передвижных выставках появляются исполненные Перовым портреты Александра Островского, Михаила Погодина, Ивана Тургенева, Владимира Даля, Аполлона Майкова и признанный лучшим – «мучительно-прекрасный» портрет Фёдора Достоевского. По словам жены писателя, во время создания портрета Фёдор Михайлович вёл с Перовым оживлённые беседы, и художник сумел передать на холсте «минуту творчества Достоевского». Крамской считал эту работу одним из лучших портретов не только Перова, но и «русской школы вообще».

Успех портретного искусства Василия Григорьевича совпал по времени с некоторыми изменениями в прославившем художника бытовом жанре – прежний драматический пафос сменился мирным повествованием. Персонажей картин Перова теперь можно увидеть на природе за ловлей рыбы или птиц, на отдыхе во время охоты.

Вернувшийся в Россию Григорий Мясоедов предпринял, как известно, активные действия для объединения художников в независимую выставочную организацию, и в Москве нашёл деятельную поддержку своей идеи со стороны Василия Перова. Под текстом письма московских художников к петербургским братьям по цеху с призывом присоединиться к новому сообществу стоит и подпись Василия Григорьевича. На первом общем собрании передвижников, состоявшемся в Петербурге 16 декабря 1870 года, были избраны члены правления Товарищества. Перов взял на себя обязанности руководителя московского отделения ТПХВ.

К открытию 1-й Передвижной выставки в конце ноября 1871 года Перов прибыл в Петербург и остановился у Ивана Шишкина. Василий Григорьевич, которого Крамской полушутя-полусерьёзно стал величать «папой московским», предложил выставке написанный им по заказу Третьякова портрет драматурга Александра Островского, ещё два портрета и пару жанровых композиций – «Охотники на привале» и «Рыболов». Первая экспозиция Товарищества показала работы восьмерых петербуржцев и семерых москвичей, и, по мнению критики, художники из Первопрестольной продемонстрировали «талантливость, бьющую ключом». Картины Перова тоже были встречены с большим интересом.

В том же 1871 году Василий Григорьевич принял предложение занять место умершего училищного педагога Сергея Зарянко и возглавил натурный класс МУЖВЗ. Один из тогдашних учеников признавался, что «для училища это было целым событием. Пригласить Перова в те времена – это значило широко раскрыть двери вольнодумству и новизне…» Василий Григорьевич нашёл себя на педагогическом поприще совершенно, и, по словам одного из самых его талантливых учеников – Михаила Нестерова, в училищном натурном классе «…всё жило Перовым, дышало им, носило отпечаток его мысли, слов, деяний». В своих изобилующих подробностями и вообще превосходно написанных воспоминаниях Михаил Васильевич с большой благодарной любовью поведал о счастливых годах своего становления под крылом Учителя: «Вся эта стая “гнезда Перова” скрывалась, погружаясь в свои рисунки, в своё дело… И дело это умели любить, считали нужным, необходимым. Нередко ученики натурного класса хаживали к Перову на квартиру, бывшую тут же, в школе. Хаживали целым классом и в одиночку. В день именин Василия Григорьевича по давно заведённому порядку весь класс шёл его поздравлять. Учеников встречал именинник со своей супругой (Елизавета Егоровна стала второй женой художника в 1872 году. – Е. Г.), приглашал в мастерскую…»

«Мне в Перове нравилась не столько показная сторона, его желчное остроумие, сколько его “думы”, – продолжает Нестеров. – Он был истинным поэтом скорби. Я любил, когда Василий Григорьевич, облокотившись на широкий подоконник мастерской, задумчиво смотрел на улицу с её суетой у почтамта, зорким глазом подмечая всё яркое, характерное, освещая виденное то насмешливым, то зловещим светом, и мы, тогда ещё слепые, прозревали. <…> Так проходили страдные дни школы: Перов по нескольку раз проходил через наш класс, проходил озабоченный, сутуловатый, в сером пиджаке или в коричневой фуфайке, в коей он изображён на прекрасном неоконченном портрете Крамского. За ним вереницей шли ученики…»

Вспомнил Михаил Васильевич и один из будничных училищных дней, когда Василий Григорьевич подошёл к нему с обычным своим вопросом: «Ну, что-с?» Взяв палитру, учитель начал поправлять нестеровский этюд. «Я поведал ему свои тревоги и огорчения, – рассказывает Михаил Васильевич. – Этюд был прописан заново, ожил. Перов встал, отдал палитру и, отходя от моего мольберта, громко, на весь класс, сказал: “Плохой тот солдат, который не думает-с быть генералом!” – и быстро пошёл дальше… Его слова не только не обидели меня, они оживили, придали бодрости, моего малодушия как не бывало. Работа стала ладиться».

Перов инициировал ежегодные ученические выставки, надеясь, что такие вернисажи позволят талантливой молодёжи заявить о себе уже в самом начале творческого пути. Василий Григорьевич оказался прав, и молодые художники, ставшие впоследствии известными живописцами, – Михаил Нестеров, Абрам Архипов, Николай Касаткин, Андрей Рябушкин – признательно вспоминали преподавательскую заботу Перова. «Чтобы быть вполне художником, – наставлял Василий Григорьевич, – нужно быть творцом; а чтобы быть творцом, нужно изучать жизнь, нужно воспитать ум и сердце; воспитать – не изучением казённых натурщиков, а неусыпной наблюдательностью и упражнением в воспроизведении типов и им присущих наклонностей… Художник должен быть поэт, мечтатель, а главное – неусыпный труженик… Желающий быть художником должен сделаться полным фанатиком – человеком, живущим и питающимся одним искусством и только искусством».

На 2-й Передвижной выставке Перов представил холст «Выгрузка извести на Днепре». Задумка и сама живопись оставляли желать лучшего настолько, что устроителями выставки картина была названа в каталоге эскизом. С этого момента неудачи стали преследовать Василия Григорьевича, отражаясь на его взаимоотношениях с передвижниками. Резкое несогласие с Товариществом могли возбудить в Перове моменты вовсе не принципиальные – вроде оплаты услуг специально нанятого человека для сопровождения выставки. Сами художники не могли надолго отлучаться ради нахождения