Книга Олень - золотые рога - Леонид Владимирович Дьяконов

замечал, как он в таком платье дурочкой бегал!

Но тут все стали кричать в один голос и доказывать старому черту, что Толька тоже весь вечер играл в лото и никакого платья не надевал, что второе платье стирано и сушится на балкончике.

Подошли к балкону. Вот оно — платье. Красное. В белых горошинах.

Старый черт снова начал соображать вслух:

— Тэк-с, тэк-с! Стало быть, оставили платье на балкончике. Стало быть кто-то брал его, влезал в него христопротивно. Но — кто? Михаил? Нет, он — здесь. Стало быть — арестант Сережка!

Сообразил и стал каяться:

— Простите меня, старого дурака! Запутала меня эта баба!

И показал туда, где недавно стояла черная женщина. И еще сказал:

— Господи боже, Христе сыне наш! Да как только я мог подумать на такое воспитанное дитя?..

Сказал и погладил Тайку по голове.

Тайка увидала, что грозу пронесло, и сразу хлоп на четвереньки — начала собирать монетки, свой выигрыш.

Толька сейчас же тоже хлоп! Сразу между ними небольшая драка, но всем пока что еще не до них.

— Что же случилось, Николай Александрович? — уже менее сердито спросил Тайкин отец.

— Ах, господа, господа!.. — старый черт вздохнул, махнул рукой и стал рассказывать, как у него выбили окна.

Он рассказывает, а тетя ахает. Три окна, — она три раза ахнула.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

Старый черт думает на Сережку

⠀⠀ ⠀⠀

Долго-долго рассказывал старый черт о том, что случилось. Чуть кто новый подойдет к крылечку, он опять начинает с начала. И снова при каждом окне тетя ахает.

Но у него все свербится одна мысль:

— Как ни кинь, а кроме Сережки-хулигана некому разбить! Он на это мастер! Вот только где взял платье? В белых горошинах…

Наконец, старый черт не выдержал:

— Прошу пройти со мной! Как благородных свидетелей!

Все устремились к Сережкиной избушке. Избушка темна, спит.

— Вот видите! — Обрадовался старый черт. — Час еще не столь поздний, а они заперлись и как бы спят — тень от себя отводят. Вы понимаете?

— Да у них и платья-то такого нет! — не вытерпел и заступился Мишка. Но тетя сразу его за рукав:

— Не суйся! Тебе арестант — не компания!

Дядя стал стучать к Сережке. Стучит все громче и громче. Наконец, стал так громыхать, что мертвый услышал бы. Но в избушке никто не отзывался.

— Вот видите! — еще многозначительнее сказал старый черт.

— В самом деле подозрительно! — торопливо и охотно поддакнул Тайкин отец.

Неожиданно за их спинами заскрипела старая калиточка. Это шла с реки Дарья Михайловна, согнувшись под коромыслом.

— Тэк-с, — сказал дядя. — А где твой сынок ненаглядный? Ты знаешь, что он здесь натворил?

Дарья Михайловна испуганно уставилась в лицо старому черту. Корзины с тяжелым сырым бельем дрогнули на коромысле.

— Где он, я спрашиваю? — хрипло рявкнул старый черт и весь затрясся от злобы.

А калиточка снова угрюмо заскрипела, и с улицы во дворик вошел усталый Сережка, тоже согнувшийся под тяжестью корзин с бельем.

И все как-то враз подумали, что трудолюбивый Сережка ни в чем не виноват. Даже тетя не выдержала.

— Хватит уж зря на людей бросаться! — сказала она и увела дядю домой — успокаивать.

Все разошлись и даже не объяснили Дарье Михайловне, в чем дело. Она так и не поняла ничего. Кое о чем догадался один Сережка. В груди у него все плясало от радости. Он проводил веселым взглядом Тайку — в красном платье с белыми горошинами, внес корзины, спросил: «Ну, мамка, спать?»— и стал раздеваться.

— Чего этот зверь-то бросился? — тревожно спросила Дарья Михайловна.

— Да ну его, старого черта! — Сказал Сережка и счастливо закрыл глаза.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

Тайкины куклы разговаривают

⠀⠀ ⠀⠀

Долго думали-гадали: кто же разбил стекла? Но не смогли догадаться.

А Сережка — молодец: никому ни слова!

А Ольга Никаноровна решила больше не наживать неприятностей: отобрала у Тайки оба злосчастных платья и при дяде разрезала их на мелкие кусочки-лоскуточки. Пригодятся как тряпочки: вытирать стол, прочищать стекла.

Конечно, очень жалко было резать, но зато так будет подальше от греха!

А Тайка выпросила эти лоскуточки для кукол.

Ольга Никаноровна, может, и не отдала бы. Но ведь все-таки Тайку безвинно драли за ухо, топали на нее ногами… Как тут не отдашь?..

И Тайкины куклы разбогатели!

У нее были две куклы. Одна — новая. Она — барыня. Звать ее, как Тайку, — Анастасия Никодимовна. А другая кукла — старая, замызганная. Это — Дуняшка. Она — когда портниха, а когда кухарка.

Тайка вышла с куклами на крылечко, прихватила с собой лоскуточки (красные с белыми горошинами) и стала играть в свою маму.

Мишка незаметно, мышиными шагами подкрался к крылечку и стал подслушивать. А у Тайки все как взаправду:

Кукла Дуняшка низко поклонилась и сказала грубым голосом:

— Здравствуйте, барыня! А вот и я пришла.

Кукла Анастасия Никодимовна тонким голосом заорала на Дуняшку:

— Тише, Дуня! Не на базар пришла! Всю голову разломило от твоего крику!

— Ой, оплошала! — грубым голосом заизвинялась Дуняшка. — Молчу, барыня, молчу!

— Вот посмотри, Дуня! — снова тонким голосом сказала Тайка за Анастасию Никодимовну и показала на лоскутки. — Хорош ли матерьял?

— Хорош, барыня! Вот уж хорош так хорош! — грубым голосом сказала Тайка за Дуняшку. — Самый модный цвет! Где только такой брали?

— Да уж, конечно, не здесь… Из Петрограда привезли по знакомству!

— Вот уж дорог, поди?

— Не ситец! Такой дешево не укупишь!

— Правда, барыня!.. Правда!..

— Пойдет мне?

— Как пойдет-то еще!.. Глаз от вас не отведут!.. Маевская-то лопает от зависти!..

— Хорошо сошьешь?.. Угодишь по фигуре?.. Или опять обузишь?..

— Угожу, барыня! Видит бог, угожу! Будете, как картиночка! Кто увидит — сразу влюбится, почувствует интерес!

— Вечно ты, Дуняша, всякие глупости перебираешь!..

И вдруг Мишке стало как-то нехорошо, даже противно от этого разговора. Анастасию Никодимовну противно слушать и Дуняшку тоже противно.

— Да ну их! — подумал Мишка.

На счастье мимо шли Тоська и Сережка.

— Вы куда?

— К солдатам!

— И я с вами!

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

У маленького костерка

⠀⠀ ⠀⠀

Бойко, вприпрыжку идут ребята. Впереди — Сережка, самый сильный, самый длинный, самый старший.

У него и голос теперь толстый, как у большого.

А глаза — как раньше: то загорятся, засверкают, то вдруг снова потухнут, станут пустыми.

— Об отце хлопчик вспомнил, — говорит Тоська в такую минуту.

Весело идти в веселый денек. Набежит