Книга На милость дня. Былинки - Александр Г. Раков

кто жалеет тварей Божиих, любит и человека. «Кто кошек любит, будет жену любить», – не зря говорит народ. А Мишку жалко…

Случай на киносъемках

Шли съемки. Сотни телеграмм,массовки, купля и продажа.И заказали егерямдобыть волчат для антуража.Добыть волчат, чтоб, веселясьсекунды три или четыре,их обласкал угрюмый князь,затравленный в своей твердыне.Ушел надежный человек.И вскоре на слиянье рекдалеких – Немана и Шчары —орешник просквозили фары.Он здесь! Зажглись глаза у волка,негромко хлопнула двустволка.На иглы легкий зверь упал.И люди крикнули: «Попал…»Зияла рана в тощем горле.И слезы по облезлой мордетекли… Волчицу отогнали.Где логово – шепнул душок.Замкнули круг. И побросаливолчат двухмесячных в мешок.Удачно, быстро съемки шли.Волчат кормили и ласкали.И всех заочно разобралии по-собачьи нарекли.Но в реках воды просветлели,поля тревожно опустели,текла по листьям желтизна.И сердобольная шпанавдруг полюбила поговорку:«Вовек не стать собакой волку!»И в пору первых холодов,когда трясло речную веху,полусобак, полуволков,уже привыкших к человеку,поспешно выпустили в лес.Наверно, он ласкаться лезк тому охотнику, которыйо съемках ничего не знал…И долго зимние просторызвук выстрела одолевал.Игорь Шкляревский* * *

Было в жизни – я много пил, травился табачищем, играл по мелочам в карты, нецензурными выражался словами, дрался, прогуливал работу, не увлекался футболом, часто ходил по грибы, мирился и ссорился, писал любовные письма стихом и прозой, в клочья разрывал фотографии, с наслаждением играл в настольный теннис, но никогда не охотился. Впрочем, однажды отец в поле дал мне мелкокалиберную винтовку, и я пулял в высоко летящих по осени гусей, но они моего обстрела и не заметили.

Раненые зайцы кричат «ой-ой-ой!», как малые обиженные дети – тонко и жалостливо; не достреливают добычу охотники, а горло перерезают, чтобы дырок в шкуре поменьше и дробинок в мясе. Зайчонок умирает не сразу, он дрожит всем тельцем под беленькой шубкой, постанывает, связанные ноги дергаются слабее и слабее, а на глаза медленно наплывает укоризненная смертная пелена.

Охота

Охота кончается.Меня затравили.Борзая висит у меня на бедре.Закинул я голову так, что рога уперлись в лопатки.Трублю.Подрезают мне сухожилья.В ухо тычут ружейным стволом.Падает на бок, цепляясь рогами за мокрые прутья.Вижу я тусклое око с какой-то налипшей травинкой.Черное, окостеневшее яблоко без отражений.Ноги мне свяжут и шест проденут, вскинут на плечи…Арсений Тарковский

Да и охотиться люди стали подло, с обманом, без риска для жизни. Это уже не состязание, когда один на один с разбуженным медведем с рогатиной – это уловки всякие: утки искусственные, свистульки подражательные, да время человек для убийства птиц выбирает подлое – время короткой птичьей любви. Кто дал ему такое право – свинцом из двух стволов во влюбленное крохотное птичье сердечко?..

Их коротким дуплетом сшибают на лед,в черноватую рябь полыньи…Но великое время любви настает —безоглядной, предсмертной любви.И над миром, распоротым наискосоклегкой дробью, внезапно возник,заскользил, задыхаясь, невзрачный чирокна подсадки тоскующий крик…Дай мне, Господи, силы не смерть обмануть —мои крылья в воде тяжелы —дай мне силы, взлетев с полыньи,не взглянуть на встающие сбоку стволы.Константин Савельев

Не доверяйте, птицы, людям, скрывайтесь от людей в глуши… Вот мы патроны раздобудем, пойдем полями в камыши, Я только дуло в небо вскину, а с неба, словно серебро, к тебе, в подушки и перину, спешит гусиное перо. Вот я пришел, Захлопнул двери, Я чищу дуло на столе… Ты спишь на птичьем на доверье, на горьком крике о тепле… (Алексей Корнеев), Пустеет страна людьми, и живности в лесах куда как меньше: тоннами (если по-охотничьи) зазря перевели дичь люди. Но если б ради прокорма ели – и толковать не о чем, нет, здесь главное азарт – «сильное возбуждение, задор, увлечение», – по Толковому словарю С.И. Ожегова. Мудрый совет про охоту дал поэт Александр Яшин:

Медведя мы не убили

Медведя мы не убили,Но я написал рассказ,О том, как медведя убили,Какие мы храбрые были,Когда он пошел на нас.Как вздыбился, зарычал он.И как он потом затих.Охотничьего материалаХватило еще на стих,В журнале меня хвалилиЗа правду, за мастерство…Медведя мы не убили,Не видели даже его.И что еще характерно:Попробуй теперь скажи,Что факты недостоверны, —Тебя ж обвинят во лжи.

На лесозаготовках

В пьяный запах коры были брошены топоры, а над белыми пнями вывороченными корнями все еще продолжал висеть испуганный вскрик: – Медведь!.. Вышел он – широкий, высокий, не боящийся ничего, не в крови – в малиновом соке добродушная морда его. Вышел, словно из русской сказки, словно в цирке – вышел смешить… Щурил он хитромудрые глазки, улыбался он, может быть… Первой пулею удивленный, он осел – без рева, без слов… Три ружья, в сосок наведенные, грянули из шести стволов. Люди бледные, потом омытые, пуля к пуле – в упор почти – все вгоняли в тело убитое, в лапы, сложенные на груди. Лапы с листьями золотыми, наколотыми на когтях… Вечер. Люди в костровом дыме. Миски дышат у них в горстях. А наевшимся – неудобно им, неуютно сидят, молчат, что медведи в общем-то добрые… Да и кто ж во всем виноват… (Леонид Агеев † 1992)

Несется зайчишка, прижав уши от страха, по полю прочь от загонщиков – пойди догони! Да разве сравняться косому в быстроте с пулей из пятизарядного охотничьего карабина с оптическим прицелом впридачу? Зайчонка у охотника из перекрестья и на миллиметр не выходит. Тут другое – не двумя, одним выстрелом уложить, да в голову попасть, чтобы проявить умелость. А дома охотник сноровко вешает шкурку на пяльцы – вот вам и мех на шапку.

Коли доведется, не побрезгайте дотерпеть, как плачут подбитые зайцы – чтобы ружьецо ваше не застоялось без дела. Азарт и лентяя с печи поднимет; «Была бы охота – найдем доброхота», Теперь-то любителей зайчатинки приумножилось, да зайчишка пропал. А уж о медведях и разговора нет. Беда!

Случай на охоте

Я выстрелил. – И вся земляВдруг визг собаки услыхала.Она ползла ко мне скуля,И след в траве тянулся алый.Мне от вины своей не скрыться.Как все случилось – не пойму!..Из двух стволов я бил волчицу,А угодил в свою Зурму.Она легонько укусилаМеня за палец… —Может быть, о чем-то жалуясь, просилаИль боль хотела поделить.Ах, будь ты проклята, охота,И этот выстрел наугад!Я все шептал ей: «Что ты, что ты…» —Как будто был не виноват.Зурма еще жива была,Когда я нес ее в песчаник.А рядом стыли два ствола,Как стыла жизнь в глазах печальных.Неосторожны мы подчас.В азарте, в гневе ли, в обиде —Бьем наугад, друзей не видя.И боль потом находит нас.Андрей Дементьев

Насобирал я в книгу случаи убийства животных, совершенных другими, а на душе непокойно что-то, хотя сам я никогда охотником не был. А душу тянет… Ах, вот оно что! Вспомнил! Дети для живности, пожалуй, опасней будут: кого охотник не тронет, мальчишка глазастый непременно