Книга Деревня на голгофе летопись коммунистической эпохи: от 1917 до 1967 г. - Тихон Козьмич Чугунов

из печати и «выкорчёвывается» из сознания людей. Правда–быль устраняется потому, что «Кривда Правду ненавидит: Правда Кривду всюду видит»…

Колхозный ад в Коммунистической Империи заслоняют пышными фантастическими декорациями, на которых намалёваны дремучие леса развесистой клюквы под вывеской «колхозного рая». А кошмарные злодеяния коммунистических драконов перекрашены на этих декорациях в лубочные «героические действа»!..

УПОРНЫЕ ЕДИНОЛИЧНИКИ

Многие колхозники оказывали исключительно упорное индивидуальное сопротивление коллективизации.

На следующих страницах будет описано несколько таких единоличников, их упорная борьба против коллективизации и печальная судьба.

Шахтёр–крестьянин и коллективизация

Мужественным борцом против насильственной коллективизации был очень интересный человек из Болотного.

Малоземельный бедный крестьянин, он до революции ходил летом на заработки. Работал, главным образом, на шахтах. Он был очень начитанный и культурный человек. В его большой личной библиотеке были солидные исторические труды и народные сказки, учебники физики и русская классическая литература, брошюры Ленина и «Божественная Комедия» Данте ещё до Октябрьской революции он был убеждённым большевиком.

После Октября он стал одним из волостных комиссаров. Но, будучи человеком чрезвычайно честным и справедливым, он вступил в резкое столкновение с другими большевистскими комиссарами, которые государственные средства использовали не для народа, а для своих личных целей. Его исключили из партии: «демагог», «склочник». Он купил лошадь, стал крестьянствовать и в годы нэпа превратился в типичного крестьянина–середняка.

Когда началась принудительная коллективизация, он резко выступал на собраниях против этого мероприятия.

— Имущество праздных богачей получилось от эксплуатации. Поэтому его можно отобрать и принудительно. Но нельзя насильственно отбирать у крестьян их трудовую собственность, которую они заработали своими мозолистыми руками, в поте лица своего. Я раньше тоже считал социализм раем. А теперь думаю по–другому. Но если вы до сих пор увлекаетесь социализмом, то призывайте крестьян добровольно идти в колхозный рай. А зачем же вы загоняете в рай дубиной?..

Он категорически отказывался вступать в колхоз и говорил, что никому не отдаст своей лошади, своей трудовой собственности и выгонит из своей избы всякого, кто придёт отбирать у него имущество в колхоз.

Малокультурные докладчики из райкома были бессильны дискутировать на крестьянских собраниях с таким умным и начитанным оратором. Он говорил с душой, очень картинно и красноречиво, наполняя свою речь убедительными примерами, яркими афоризмами, ядовитыми шутками. После дискуссии с таким оратором уполномоченные теряли свой гонор и представлялись участникам собрания общипанными курами. Бессильные в дискуссиях, райкомовские уполномоченные злобно ругали этого бывшего большевика «предателем», «подкулачником», «контрреволюционером» и угрожали ему арестом и лагерем.

Вскоре болезнь свалила его, и он никуда не мог выходить. Смертельно больной, он лежал в постели. А к нему ходил секретарь волостной парторганизации: все уговаривал вступать в колхоз и угрожал… Только смерть избавила этого борца против коллективизации от лагеря.

Жена и сын, по его предсмертному совету, в колхоз не пошли. Они бросили в деревне все своё имущество, ночью ушли куда–то и уже в свою деревню не возвращались…

Вдова и «колхозное головокружение»

В Болотном я встретил вдову, которая при первой коллективизаций в артель не вступила. Все имущество у неё отобрали и передали колхозу, но она туда не пошла.

Её с тремя детьми местные начальники хотели сослать в лагерь. Но потом раздумали: «В лагере на лесозаготовках она не заработает даже пайка на себя и на детей. Куда её в лагерь?! Пусть остаётся в деревне и подыхает тут»…

Уже после вторичной коллективизации я встретил её в селе, зашёл к ней в хату. Она охотно поведала мне печальную историю.

— Хоть и бедная я, а в колхоз поступать никак не хотела. Но с нами, дорогой, ни в чем не считаются. Вот организовали товарищи артель и в нашем селе. А как организовали, то отобрали и у меня все: и лошадь, и корову, и плут, и телегу. И все это передали колхозу, хоть я вступать в него не пожелала… Но потом в газетах пропечатали «Головокружение» Сталина. Тут пошла я к председателю колхоза и говорю ему: «Верните мне мою лошадь, плуг, телегу. Я же в колхоз не вступала, а насильно загонять в колхоз права не имеете, потому Сталин за «головокружение» ругается…» Посмеялся председатель надо мной. Сказал, что у меня самой «головокружение от неуспехов» началось. А моего имущества мне из колхоза не вернул… Ну, ладно, думаю, лишь бы земли дали: семян припасла, а землю я с ребятами вскопаю лопатою, забороню граблями… Да не тут–то было: земли не дали. Дали только для огорода усадьбу, четверть гектара, и больше ничего… А вскоре опять «головокружение» началось. Пришли ко мне колхозные начальники, обыскали мою хату и погреб и забрали у меня все продовольствие до крошки: и зерно, и картошку, и свёклу, и капусту. Под метёлку все подчистили… «А когда в колхоз поступишь, тогда продукты выдадим… Ты, — говорят, — насчёт «головокружения» все болтаешь. А товарищ Сталин про своё «головокружение» уже давно забыл. И нам новую директиву прислал: «вернуть неустойчивых товарищей–колхозников обратно в колхозы!..» Твои продукты и скот мы в колхоз забрали. А ты можешь, конечно, жить единолично: мы тебя не приневоливаем…» Вот как дело повернули: или помирай — или в колхоз ступай!.. Посмотрела я на, своих ребят–сиротинущек. Они, пригорюнившись, сидят и не евши плачут… Голод — не тётка. Помирать никому не хочется. А морить детей и подавно… Залилась я сама слезами и пошла в колхоз…

Баба вытерла рукавом набежавшие слезы.

— Поступила в колхоз, да толку мало, — продолжала она, после минутного молчания. — Пока ещё с голоду не померли, да и жить не живём. Так, только мучимся… Не жисть, а одна колгота!..

Баба вздохнула, безнадёжно махнула рукой и уткнулась в свою работу: она чинила сынишке штаны.

«Золотых дел мастер…»

На рабочем посёлке, при железнодорожной станции, мне пришлось увидеть много таких упорных единоличников, которые, не желая вступать в колхоз, уехали из деревни. Работу они нашли на ближайших заводах и новостройках (предварительно раздобыв всякими путями необходимые справки). А жильё часто устраивали сами, очень примитивное. Некоторые семьи построили хижины, обмазавши плетнёвые стены глиной. Другие соорудили землянки.

Крестьянин, приехавший сюда с семьёй из Орловской области, никак не хотел расставаться с лошадью. Он нашёл себе работу ассенизатора при станции и местной новостройке.

— Ну, каковы ваши дела, господин золотых дел мастер? — подтрунивали над ним знакомые.

— Дела идут, контора пишет. Дерьмо вожу — хлеб зарабатываю, — отвечал он в тон шутникам

— Гораздо лучше иметь дело с дерьмом, чем