Книга НКВД. Война с неведомым - Александр Бушков

Тут из-за деревьев, из-за поворота показались всадники. Нашмайор – он тогда, впрочем, был еще капитаном – сначала нисколечко невстревожился, очень уж спокойно, открыто они ехали, и он поначалу решил, чтоэто немецкая же кавалерия, обрадовался.

И, пока смотрел на них, стал понемногу соображать, чточего-то в открывшемся ему зрелище не хватает. Чего именно, он так и не успелсообразить – разглядел, что кавалеристы-то все, как один, в буденовках…

Самое смешное, что поначалу он даже не испугался, хотядолжен был в первую очередь как-то отреагировать на внезапное появлениепротивника. Он просто подумал чисто автоматически, как-то машинально, чтозрелище это неправильное. Разведчик он был опытный, хваткий, знающий,моментально увидел у них у всех на груди «разговоры». Знаете, эти разноцветныеполосы, нашитые на гимнастерках, на груди, поперек? Вот это в просторечии иесть «разговоры». Немец прекрасно помнил, что буденовки в Красной Армии ещеносят, а вот «разговоры» отменены давненько… Так что форма неправильная, такойдавно уже нет…

И тут, говорил он, понял, чего не хватает картине…

Звуков!

Едущий рысью всадник производит довольно много шума – аздесь лошади копытами не стучали, уздечки не звякали, не доносилось вообще ниединого звука. Ни единого…

Что на него нашло, он объяснить затруднялся – это с его-топривычкой умело и быстро анализировать происходящее вокруг… Что-то определеннонашло, словно столбняк напал. Он стоял, как истукан, а всадники в старойкрасноармейской форме, давным-давно отмененной, ехали мимо него в безукоризненномстрою, эскадрон за эскадроном, не обращая ни на немцев, ни на машину, нималейшего внимания, совершенно бесшумно ехали, и сквозь них легонечкопросвечивали деревья, все окружающее… Ага, вот именно. Сквозь них немец виделдеревья. Не люди это были вовсе, а натуральнейшие призраки. Привидения былойкрасной кавалерии, про которую былинники речистые ведут рассказ…

Сколько он так стоял, не помнит. Просто вдруг как-то такоказалось, что всадники все проехали, и никого больше нет на дороге, кроме негои водителя. Водитель, тут же выяснилось, тоже наблюдал эту призрачнуюкавалерию. Точно так же обмерши до полной оцепенелости.

Как, говорил, они оттуда вжарили! Наудачу, куда глазаглядят, не разбирая дороги. Ничего удивительного. Вполне возможно, я бы на ихместе точно так же…

Своих они нашли под утро, но это уже неинтересно, этобытовуха. Нашли и нашли.

Вот такая история. Верю ли я ему? Вопрос деликатный… Сам я вжизни не сталкивался ни с какой чертовщиной – ни в форме призраков, ни в какойиной форме. Поэтому экспертом и свидетелем быть не могу.

А что до степени достоверности показаний… Знаете, почесавшив затылке согласно старому проверенному обычаю, можно со всей откровенностьюсказать: дело ясное, что дело темное… Чтобы оставить себе на всякий случайсвободу для возможного маневра, скажу обтекаемо: хрен его ведает… Вообще-то этаистория с призраками – единственная, выламывающаяся своим содержанием имистической подоплекой из содержания наших с ним долгих и обстоятельных бесед.Если ее исключить, можно с уверенностью говорить, что более он ни разу непытался подпустить какой-то мистики. И, по моему глубокому убеждению, былне из тех, кто любит сочинять завлекательные байки, пускать пыль в глаза. Нетот человеческий типаж. Этакий приземленный пруссак. В те времена еще не былокомпьютеров, но теперь я бы сказал, что в нем было больше от компьютера, чем отчеловека, типичнейший пруссак, материалист, рационалист, и все такое прочее.Атеист, между прочим. С таким контингентом работать гораздо легче.Понимаете, верующий еще строит какие-то расчеты на загробную жизнь, святосчитает, что в случае героической смерти от рук супостатов на облачко воссядетс арфой. А материалист – дело качественно иное. Он-то уверен, что потом небудет ничего. Совсем. И его гораздо легче поломать. Я ведь майора доломал вконце-то концов, работал он на нас безукоризненно. Орденок я получил потом, порезультатам.

А те призраки… Конечно, если поддаться полету фантазии… Якак-то специально перепроверил. Уточнил, вернее. Именно по тем местам наша конницав двадцатом году шла на Польшу. Может, это ездят те, которые не вернулись?

А что, версия как версия… Не к ночи будь помянута.

4. Газета под ветерком

Случилось это странное приключение со мной в Варшаве, неделиза две до окончания войны.

Варшава, разумеется, уже была прочно наша. Точнее, то, чтоот нее осталось. Немцы размолотили город так качественно, что те, кто бывал вСталинграде, говорили: сравнивать можно только со Сталинградом. По-моему, еще ис Минском. Бывал я и в Сталинграде, и в Минске.

Словом, город лежал в развалинах. Зрелище то еще… Люди,правда, туда возвращались вовсю, устраивались, как могли. Ну, что делать, еслибы мой родной город так развалили, я бы все равно туда вернулся, даже наразвалины. Родной город все-таки…

Армия – та, что не ушла дальше, осталась – могла себепозволить определенное безделье. А мы работали вовсю. Смерч, какговорится, не имеет ни перерывов, ни выходных…

Поехали мы втроем на «виллисе» в тот район, что называлсяМокотув. Нужно было отыскать одного человечка, зачем – не суть важно. Дело дажене в военной тайне – с тех пор столько воды утекло, что все эти мелкие,рутинные дела уже никому толком не интересны. Рутина, одним словом. Нужно быловыяснить, не появлялся ли наш человечек в том квартале.

Ну, приехали. Машину загнали во двор – этакий колодецстаринной постройки, еще, по-моему, дореволюционной. Четыре глухих стены,единственный въезд под аркой. Дом был из тех, что у нас в старые временаназывались «доходными». По-польски это будет «чиншова каменица». Многоквартирный,одним словом.

Дом, знаете, сохранился почти целиком. Повезло ему. Ну,конечно, были кое-где следы попаданий – и снарядов, и пулеметных очередей. Нопо сравнению с грудами развалин, в которые превратилась масса других, он,честное слово, смотрелся, как палац. Дворец, я имею в виду. Крыша цела, и даженекоторые окна остались не выбитыми взрывной волной. Живи – не хочу,роскошествуй…

Тишина стояла, безлюдье. Спутники мои пошли осмотреться поподъездам, порасспрашивать народ. Я остался караулить машину. Отношение кгероическим воинам-освободителям в Польше тогда было, мягко выражаясь,неоднозначное. Постреливали порой и все такое прочее. Да и дело не обязательнов политике – обычные уголовнички могли машину разуть или вообще попятить…

Ну, стою я в этом самом дворе-колодце, возле машины.Покуриваю, таращусь вокруг лениво. Но бдительности не теряю, не расслабляюсьособенно – этот наш человечек отнюдь не горел желанием ехать к нам дляоткровенного разговора. Мог и устроить вооруженное сопротивление. Так что я иприслушивался, и присматривался к окружающему, вдруг придется бежать наподдержку…

Вот тут оно и началось.