Книга Яблоневый дворик - Луиза Даути

быстро сменилось выражением обреченности. Он со вздохом опустился на стул.

— Послушай… — вздохнул он, ставя на стол терку.

Мой голос, когда я снова заговорила, дрожал и больше походил на шепот.

— Ты даже не сказал мне, как ее зовут… — повторила я.

— Роза, — ответил он, и красота этого имени осколком вонзилась в мое сердце.

После этого мы надолго замолчали. Гай продолжал сидеть, а я рассеянно бродила по кухне. Но мысленно мы продолжали спорить, что проявилось со всей очевидностью, стоило нам открыть рты.

— Послушай, Ивонн…

— Давай-давай! Я слушаю!

— Я не…

— Что «ты не…»?

Он сжал губы, показывая, что если я не хочу вести себя разумно, то и он не станет. Потом ткнул пальцем в терку, и она с грохотом опрокинулась.

— Хорошо! Можешь до скончания времен бередить эту рану! Или уже простить меня и жить дальше.

— Да перестань! Тебе и так все слишком легко сошло с рук!

— Святая Ивонна, — вздохнул он, закатывая глаза.

— А ты бы на моем месте простил? — усмехнулась я.

— Конечно! — воскликнул он. — Конечно простил бы!

— Как бы не так! — обиженно фыркнула я, откидывая крышку посудомоечной машины, которую включила несколько минут назад. Не ожидавшая подвоха машина выпустила клуб пара и выплюнула порцию горячей воды. — Если бы это была я, ты никогда не успокоился бы. Грыз бы меня годами.

— Ничего подобного, — сказал муж неожиданно спокойным и примирительным голосом.

И правда, он бы так не поступил. Сама не знаю, зачем я это сказала.

— Я простил бы тебя. Мы бы все обсудили. Я люблю тебя, ты любишь меня, на первом месте у нас Адам и Керри. Мне было бы…

— Все равно? — пробормотала я, понимая, что вот это уже ближе к правде. Гай явно старался избежать полномасштабной ссоры и сдавал назад, но мой запал еще не иссяк.

— Нет, конечно, мне не все равно, но я нашел бы в себе силы преодолеть обиду ради того, чтобы мы оставались вместе. Я в этом смысле не собственник, ты же знаешь. И никогда им не был.

Позиция, достойная восхищения. Только мне от этого легче не становилось. Я перестала метаться по кухне, прислонилась спиной к рабочему столу, скрестила руки и уставилась на Гая прищуренными глазами.

— То есть, другими словами, тебе было бы наплевать. — Я сама себя ненавидела, произнося эти слова.

— Я не стал бы так убиваться из-за банальной измены. Не стал бы рисковать тем, что нас с тобой связывает.

— А если бы я влюбилась? Если бы я влюбилась в другого, как это сделал ты?

— Я жалею, что так вышло, и тебе это известно. Прости…

Мой голос немного смягчился.

— Я не требую, чтобы ты без конца просил прощения…

Я подошла к столу, села напротив Гая и взяла его за руку.

— Мне действительно интересно. Ты правда думаешь, что простил бы меня? Если бы я влюбилась в другого?

Мною двигало не только любопытство. Я подумала, что Гаю будет не вредно подумать о такой возможности. Он взглянул на меня.

— Да не собираюсь я ни в кого влюбляться, — рассмеялась я. — Просто интересно.

Я всегда знала: чтобы разжечь интерес моего мужа, надо затронуть в нем аналитическую струнку.

Некоторое время он серьезно обдумывал вопрос.

— Если бы у тебя был секс с другим мужчиной, — начал он, — то мне это не понравилось бы. Совсем не понравилось. Более того, я не хочу, чтобы это произошло. Но я бы справился с этим испытанием, запретив себе о нем думать.

— А что насчет любви?

Он снова задумался в поисках честного ответа. Мне всегда нравилась в муже эта черта: он никогда не пытался унизить меня тем, чтобы вслух произносить только то, что, по его мнению, мне хотелось слышать.

— Да, если бы ты полюбила другого, я простил бы тебя, — ровным голосом сказал он. — Конечно, мне было бы очень больно, потому что я привык думать, что ты любишь меня, но… — Он на секунду запнулся. — Теперь я знаю, что можно искренне любить сразу двоих. Даже когда я… делал то, что делал, я никогда, ни на один миг не переставал любить тебя; в каком-то смысле я любил тебя даже сильнее, чем раньше, потому что понимал, что ставлю под удар все, что мы имеем. Знаю: звучит как попытка оправдаться, но так оно и есть.

После этой длинной речи мы некоторое время сидели молча. Как и для большинства мужчин, умение рассуждать о чувствах никогда не было сильной стороной моего мужа несмотря на все его способности к анализу. На меня его речь произвела впечатление как продолжительностью, так и откровенностью. Меня тронуло его желание оставаться честным и с собой, и со мной. Мне уже не хотелось сводить с ним счеты или заставлять его вновь и вновь переживать свою вину. И вот, когда у меня чуть потеплело на сердце, он сказал нечто такое, что моментально напомнило мне, что он всего лишь мужчина, как и я — всего лишь женщина, и оба мы не лишены недостатков.

— Есть только одна вещь, которую мне было бы трудно простить.

Я взглянула на него, но он смотрел вниз, на наши соединенные руки и осторожно поглаживал мои пальцы.

— Что за вещь? — спросила я.

— Публичное унижение.

Он посмотрел на меня, и взгляд его был холодным.

8

Выйдя из переулка с уютным названием «Яблоневый дворик», мы зашагали по Дьюк-оф-Йорк-стрит. Мы еще не простились, но ты меня уже не видел — так случалось не раз, — однако в тот вечер меня это не задело, я была слишком поглощена собой: я начала входить во вкус. Как будто в пятьдесят два года я вдруг обнаружила, что умею играть на флейте, или отбивать чечетку, или демонстрировать еще какой-нибудь скрытый до поры талант. Я шла на шаг-другой позади тебя. Просунув руку под пальто, расправила платье. Затем, стараясь не отставать, застегнула его на все пуговицы и рукой пригладила волосы — скромная попытка привести себя в порядок, прежде чем предстану публике.

Мы расстались у метро на площади Пикадилли, ты, как я и ожидала, грубовато меня приобнял, сжав сильной рукой мою спину; как только наши тела соприкоснулись, ты ослабил хватку. Так можно обниматься даже на глазах твоих родственников, случись им пройти мимо. Развернувшись, я пошла по Пикадилли, пересекла ее по пешеходному переходу и свернула на Эйр-стрит. До факультета было не меньше двадцати минут ходьбы — не слишком приятная прогулка, особенно на высоких каблуках и под начавшим