Книга Крепкий орешек Джонс и нарисованный город - Роб Биддальф

сосредоточенно уставился на шифр.

В углу напротив двери стоял маленький письменный стол с компьютерным терминалом. Лялябет подошла к терминалу и принялась бегать пальцами по клавиатуре.

– Сомневаюсь, что у них есть «Майнкрафт», – улыбнулся Роквелл.

– Смешно прямо, – фыркнула Лялябет. – Ага, я нашла план здания. Каждый этаж и каждая камера пронумерованы, и, я так понимаю, вот эта дверь выходит в шахту лифта Л3, откуда мы получим прямой доступ на тюремные этажи. Осталось только узнать номер камеры мистера М.

Орешек покачала головой. Иногда бывает трудно поверить, что её сестре всего лишь пять лет.

– Ну что, мистер дешифровщик, все ждут одного тебя.

– Да это наверняка анаграмма, – сказал Роквелл. – Только я не могу понять, почему она группами по шесть букв.

Лялябет встала со стула возле компьютера и подошла ближе.

– А тебе не кажется, что «Смекни» – ключевое слово? – поинтересовалась она у Роквелла.

– Я уже говорил, «смекни» означает «реши». Здесь попросту говорится, что надо решить загадку.

– С чего бы это? Думаешь, кто-то из них хочет, чтобы мы её правда решили?

Роквелл посмотрел на неё. Стало ясно: она права. Какая досада!

– Ладно, что ты называешь «ключевым словом»?

– Ну, вот у меня в сборнике головоломок часто даются слова, которые служат ключами, которыми открывается способ шифрования.

– Конечно! – воскликнул Роквелл. – Ключ! Слово, которое так или иначе придаёт смысл всем остальным буквам. И что мы получим из этого «смекни», умная ты голова?

– Ну, возможны разные варианты. В одних случаях ключ представляет собой буквальную подсказку, в других он указывает на секвенцию.

– Что ещё за секвенция? – спросила Орешек.

– Ну как! Порядок, в котором читаются буквы.

Лялябет забрала у Роквелла листок бумаги и внимательно изучала написанное долгих тридцать секунд.

– Подождите… Не может быть, чтобы всё было так просто.

– Что просто? – разозлился Роквелл.

– Да! Так и есть! Столбцово-транспозиционный шифр!

– Чего? – скривил губы Роквелл. – Теперь слова будешь выдумывать?

– Я не выдумываю! Это столбцово-транспозиционный шифр!

И от радости она начала пританцовывать.

– Ой, нет, пожалуйста, не пляши! – ещё сильнее раздражался Роквелл. – Лучше объясни, что это за столбцово-транспозиционное колдовство.

– Я лучше покажу. Орешек, можно твой карандаш? Так. Начнём с ключевого слова, «Смекни»…

Она написала его на бумажке.

– Теперь, если присвоить каждой букве номер от 1 до 6 в зависимости от её места в алфавите, мы получим вот что…

– Так. Теперь давайте добавим наши загадочные сочетания букв. В первый столбик впишем первую группу: Й, Р, Т, А, В и Ь…

– Дальше добавим следующее сочетание – Р, Ш, Э, Р, Ц и А – в столбик 2…

– И так далее…

– Всё равно не понимаю, – сказал озадаченный Роквелл.

– Поняла! – обрадовалась Орешек. – Эль-Би, ты гений!

– Может, мне кто-нибудь объяснит? – буркнул несчастный Роквелл.

– Это же так легко, только посмотри! – сияла Орешек. – Читай по горизонтали, строчку за строчкой, слева направо.

– МЕЙКЕР, ШТРИХШ, ЕСТОЙЭ, ТКАМЕР, АДВАДЦ, АТЬДВА. И где в этом смысл?

– Запиши! Давай, ты же у нас считаешься самым умным.

Роквелл взял карандаш.

И тогда до него дошло:

– Мейкерштрих. Шестой эт. Камера двадцать два. Эт – видимо, этаж.

Роквелл взглянул на Лялябет, покачал головой и поднял вверх руку.

– Однако. Сообразительно. Признаю. Ты гений, Лялябет. Дай пять!

– Всего лишь по головоломке в день, – весело сказала она, хлопнув Роквелла по ладошке. – А теперь давайте выясним, как попасть на шестой этаж в камеру двадцать два.

60. Спасение

Рисунки отняли у неё много времени. Орешек хотела, чтобы всё было изображено верно – в конце концов, для успеха дела важна каждая мелочь. Но рисовать, полагаясь на память, было непросто.

– Нет, они точно выше, – заметила Лялябет.

– Она права, – согласился Роквелл. – И эти горящие глаза у них чуть побольше.

Орешку пришлось воспользоваться всем, что она припасла в патронташе, чтобы нарисовать двоих ГАРПУНов. На туловище ушло несколько слоёв акварели, набросок рук она выполнила углём, а все подробности дорисовала Хвостиком.

– И сделай, чтобы глаза были зелёные, – попросила Лялябет. – Мне так нравилось, когда у 72-го были зелёные глаза.

Наконец она закончила рисовать и отступила на шаг назад полюбоваться работой.

– Орешек, ты такая талантливая! – восхитился Роквелл.

– Самый лучший художник на свете! – согласилась с ним Лялябет. – Они такие здоровские!

– Да, неплохие, – кивнула Орешек. – Будем надеяться, фокус удастся.

Орешек и Роквелл забрались в нижние половинки костюмов ГАРПУНов, подхватили Штришка и Лялябет, усадили на плечи и надели верхние половинки.

– Надеюсь, никто не заметит, что у нас ноги, – озабоченно сказал Роквелл.

– Обойдётся. Главное – двигаться быстро и ровненько.

Орешек прошаркала к двери лифта и нажала на кнопку. Когда лифт подъехал, Лялябет вытянула руку в нарисованную пройму и нажала на кнопку с цифрой «6». Двери плавно закрылись, и лифт поехал вверх.

Через несколько секунд он остановился, открылась дверь, и перед ними возник длинный, изогнутый дугой коридор с совершенно одинаковыми дверями по обе стороны, расположенными метра через два друг от друга. Коридор напомнил Орешку мамин офис. На каждую дверь с помощью трафарета был нанесён чёрной краской номер: нечётные слева, чётные справа.

Орешек и Роквелл направились по коридору, стараясь передвигаться насколько возможно плавно. Это легче сказать, чем сделать, когда: а) у тебя на плечах ребёнок / собака и б) глазницы в костюме не совпадают с глазами.

– Лялябет, – прошептал Роквелл, – ты видишь номера на дверях?

– Да, – шепнула она в ответ. – Идём дальше. Это номер четыре.

Через минуту-другую они прибыли на место.

– Вот она, – шепнула им Лялябет. – На горизонте чисто.

Лялябет шустро откинула голову костюма и спрыгнула с плеч Роквелла. Тот помог освободиться от костюма Орешку и Штришку. Орешек выхватила из патронташа маркер и нарисовала на двери маленькую замочную скважину. Потом тем же маркером нарисовала в воздухе прямо перед собой ключ. Схватив ключ, она вставила его в замочную скважину и повернула. Дверь распахнулась.

И действительно: в камере двадцать два стоял человек, которого она тут же узнала, – человек с фотографии в золочёной рамке в гостиной у миссис М. Малькольм Мейкерштрих. Однако, к несчастью для Орешка и её друзей, он был не один.