Книга Любовь на краю света - Ирмгард Крамер

Я решила не раздеваться и залезла в постель в футболке и трусиках.

Заснуть не получалось. Когда я представляла красный чемодан и мысленно держала его в руках, это как-то успокаивало меня. Ной рассказывал о скелетах и могилах, о кольце, которое он нашел, принадлежавшем его учительнице по фортепиано. Снова и снова настойчивый вопрос: что, если он все это выдумал? Что, если эти люди желали ему только добра, защищая от смертельной болезни? Они были добры к нему. Они делали все, чтобы ему было хорошо. Они только не позволяли ему никуда выходить.

Прошло много времени. Времени, которое я даже не заметила. Я больше не знала, сколько мне лет, какой сегодня день, какой месяц, какой год. Я знала только, что в моем кулаке по-прежнему лежал камень, который он дал мне. Теплый камень Ноя, который я в эту ночь уже не выпускала из рук.

Когда рассвело, я услышала вдалеке звуки печатной машинки. Я погрузилась в тяжелый сон. Мне снилась всякая гадость. Вот я одна в ночном лесу. За деревьями разгорелось яркое пламя. Огненный шторм. Я хотела бежать от огня, но мои ноги до колен утопали в земле, которая расступалась подо мной. Вцепившись в землю, я пыталась выбраться. Земля была рыхлой, повсюду бегали муравьи. За считаные секунды они перекинулись на меня, начали ползать по моим рукам, плечам, лицу. Они заползали в мои глаза, в ноздри, в уши и впивались в уголки рта. Кусали и царапали. За мной огонь буквально пожирал лес. Лишь когда огонь почти догнал меня, муравьи отбежали, но ненадолго. Я бросилась бежать, за мной миллионы муравьев, которые становились все быстрее и образовали фигуру человека. Человек-муравей преследовал меня вместе с огнем. Когда он хотел положить мне на плечо свою муравьиную руку, я проснулась в холодном поту от шума выстрела.

Я сидела в вертикальном положении на кровати. Кто стрелял? Был ли кто-то ранен? Ной? Я быстро положила камень, который все еще лежал в моей руке и покрылся потом, под подушку и со страхом вышла на балкон. Было раннее утро. Снова будет безоблачный день. Вблизи озера, окутанного туманом, двигался человек. Он похож на Виктора. Рядом с ним на земле я увидела темное пятно. Это был Ной? Виктор стрелял в Ноя? Ной в луже крови? Ной мертв?

В одних трусах и майке я побежала вниз и чуть не налетела на сестру Фиделис.

— Там кто-то стрелял! — воскликнула я.

— Успокойтесь, — сказала она, глядя на меня хмуро. — Это был Виктор. Он заботится о том, чтобы популяция оленей не распространялась слишком быстро.

— Олени? Ной лежит убитый там, — сказала я и показала в сторону озера.

— Ирина. — Сестра Фиделис коснулась меня. — Успокойтесь. С Ноем все в порядке. Вы думаете, мы допустили бы такое? Мы здесь, чтобы присматривать за Ноем.

Его паранойя, кажется, уже заразила меня.

— Но… но… я думала, что олени здесь вымерли.

Сестра Фиделис улыбнулась:

— Еще в XIX веке, да. — Я чувствовала себя ужасно глупой. — Популяция начала восстанавливаться. Виктор просто сделал свою работу. Как насчет того, чтобы одеться?

— Конечно. Извините.

Совершенно убитая, я пошла обратно, зашла в свою ванную и плеснула себе в лицо ледяной водой. Мои глаза отекли. Но это не важно. Ной все равно не увидит. Ной! Виктор не убил его. О чем он говорил мне прошлой ночью? Невольно я начала искать признаки наблюдения, закрывала глаза и напряженно прислушивалась. Здесь не было никакого шума. Совсем. В телефоне прозвонил будильник. Без четверти семь.

Я чувствовала себя бодрой, хотя этой ночью провела не больше двух часов в кошмарном забытьи. Спал ли Ной? Я не могла дождаться момента встречи с ним. В коридоре никого. Где-то Ансельм гремел посудой. Пахло кофе и свежеиспеченными булочками.

Я вошла в бассейн. Было еще так темно, что я не могла увидеть свою вытянутую руку. Так уже не раз бывало. Но совсем недавно я пугалась, когда Ной приветствовал меня раньше, чем я включала свет. Я немного посидела в темноте. Сегодня она не казалась мне такой страшной. Затем я включила свет. Бассейн был пустым. Я села в одно из мягких кресел и выжидающе посмотрела на дверь. Когда она открылась, я испугалась. Это был не Ной.

18

— Вы оправились от утреннего шока? — спросила сестра Фиделис. — После нашего разговора вчера днем я подумала, что будет лучше не спускать с мальчика глаз и в случае необходимости одергивать.

Разговор вчера днем. Казалось, с того момента прошла целая вечность. За это время многое произошло. Что именно мы тогда обсуждали?

Ной вошел стремительно, как всегда. Едва не сбив с ног сестру Фиделис и испугавшись этого, он остановился. Я подумала, что на нем были какие-то датчики.

— Простите, — сказал он. — Я не думал…

Она навязчиво вертелась вокруг него и осматривала его лицо.

— Ты выглядишь усталым. Ты хорошо поспал?

— Вполне, — сказал он и протер глаза. — Игра в шахматы, которой я увлекся вчера вечером, всю ночь не выходила у меня из головы. И Виктор со своей дурацкой охотой… Вы хорошо отдохнули?

— Тоже не очень. — Она смущенно улыбнулась. — Небольшое расстройство желудка.

Что неудивительно, ведь она выпила слишком много коньяка.

— Мне очень жаль, — сказал он, проходя мимо нее, и направился к лежаку, снял с себя полотенце и пригладил волосы.

— Доброе утро, Ирина, — сказал он недружелюбно.

Что за черт?.. Я еще не использовала духи. И даже не принимала душ. Украдкой я понюхала под мышкой. Все было не так уж плохо. Тем не менее он, кажется, учуял меня. И почему опять таким пренебрежительным тоном? Ведь мы уже хорошо знали друг друга.

— Кажется, все мы спали сегодня не очень хорошо. Я хотела бы лично убедиться в твоих успехах, — сказала сестра Фиделис, села в позе спасателя на краю бассейна и в течение следующего часа внимательно наблюдала за всем, что мы делали.

Я была убеждена, что она делала это из злобы. Вероятно, она была так же привязана к нему, как и я. Она обожала его, восхищалась им, не могла оторвать взгляда от него. Ей было так удобно наблюдать за ним, при этом чувствуя себя незаметной. Каждый день она занималась с ним, сопровождая его и после занятий и оставляя лишь на пару минут, в течение которых мы могли остаться наедине… Я остановила карусель своих мыслей, шокированная тем, какая ужасная вещь пришла мне в голову. А Ной все плавал, и плавал, и плавал. Один час,