Книга Литература как социальный институт: Сборник работ - Борис Владимирович Дубин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
2) Содержательные эталоны литературного мастерства и аккумуляцию технических приемов и средств.
3) Универсализм социокультурных характеристик пространства и времени, которые обусловливают наиболее общие механизмы воспроизводства общества и культуры (структуру «социально-родовой памяти», что особенно важно в социологическом отношении).
Релятивизация конкретно-исторического содержания классического образца выражается в растущем ценностном потенциале произведения, повышении его культурных акций, предполагает сознание множественности систем времени (а следовательно, и множественность «социальных пространств действия»). Релятивизация, следовательно, классицистских элементов структуры культуры позволяет такому устройству вместить практически безграничный объем информации. А именно эти системы культурной записи делают возможным для всей социальной структуры адаптацию к инновации как перманентному процессу изменений.
В массовой литературе типы предельных ситуаций, через введение в которые достигается гармонизация нагруженных на положительных героев антиномических значений, жестко определены и формализованы. Они и представляют собой конструктивные элементы «формулы»: соблазнение, испытание верности, случайность или катастрофа, перетасовывающая персонажей или срывающая их с надлежащих им мест и т. п.[120] Впрочем, столь же стереотипен и сам набор традиционных средств определения ситуации и ее преодоления, что и позволяет преобразовывать основные коллизии этого рода в типовые переменные формульных повествований.
Напротив, «высокая литература» постоянно ищет новые методические (речевые, стилистические, когнитивные и т. п.) средства релятивизации общепринятых представлений. Для этого, например, вводится авторская ценностная дистанция – «я» автора, «я» повествователя, т. е. указываются конкретные основания для оценки. Непредсказуемость ситуаций «высокой» литературы достигается и введением «нелитературных обстоятельств», т. е. неконвенциональных значений литературных, поэтических, лирических и т. п. тем и ситуаций, за которыми обычно записаны значения высокого, низкого, трагического, драматического, прекрасного и иного. Разумеется, они столь же условны, что и жесты или позы, которые принимает актер на театральной сцене для выражения своих состояний. Но их условность имеет узкогрупповой характер, они еще не стали литературной нормой. В этом отличие «высокой» литературы от формульных повествований, где предсказуемость тем, поворотов сюжета и способов решения конфликта чрезвычайно высока. Оно связано с постоянным разрывом с литературной традицией, с нарушением согласованности достигнутых определений действительности, или, точнее, закрепленных отношений к «литературному» значению. Обосновывается новация тем, что открывает новые отношения, темы, которые существуют «в самой жизни», не упорядоченной «литературной классификацией».
Таким образом, динамическое равновесие в системе базовых ценностей достигается через их условную деструкцию, их сопоставление в критических ситуациях или через выработку релятивизирующей позиции по отношению к сверхзначимым ценностным объектам. Каталог довольно обширен: здесь все приемы «остранения», «отчуждения», «объективации». Те группы в обществе, авторитет которых связан с определением и разметкой перспектив действия, используют эти приемы либо для выработки идеальных систем, способных моделировать структуру реальных конфликтов и через это становящихся доступными для контроля, либо для определения нормативов и ресурсов действия и средств их мобилизации. Последние представляют собой этические регуляторы действия, ограничивающие технически возможный потенциал средств достижения целей и сам набор возможных целей, что, следовательно, предполагает их интеграцию с традиционными представлениями и системой идей. Такова с социологической точки зрения проблематика, например, «Преступления и наказания» Достоевского. Дело не только в возможности контроля, но и в том, что только таким образом может осуществляться специфическая запись конфликтов основных культурных значений (ценностей и норм), не могущих быть в силу тех или иных обстоятельств дублированными другими формами записи. А это значит, что культура транслируется только в такой, только в этой форме, что характерно для модернизирующихся, секулярных обществ, где литературе отводится чрезвычайно важное место, где она политизируется либо сакрализуется.
Именно для литературы такого типа и существует социальная группа экспертов – специализированный институт критики, являющийся симптомом и специфическим продуктом процесса социальной дифференциации. Критике при этом вменяется в обязанность отличать значимое от незначимого в ситуации нормативной неопределенности, нормативного дефицита, отделять подлежащее сохранению от случайного, патологического, «не-объективного», «искусственного», «литературного» и т. п. и таким образом осуществлять и функции социального контроля, и функции поддержания образца в социальном литературном процессе.
Сама высокая литература может быть разведена на ряд типов или видов, среди которых для нас основной интерес представляют два типа: экспериментальная и консервативная. Сегодня в первой, к которой, как правило, принадлежат малые литературные формы: рассказ, новелла, эссе, а также драматургия, поэзия и проч., продуцируются новые литературные формы и средства литературной техники. Обращение к ней, стало быть, предполагает более высокий порог читательской квалификации. Во второй, которую можно было бы назвать словами Т. Манна – «консервы времени», осуществляется хранение и ретрансляция основных форм согласования человеческих действий, ритмов, последовательностей поведения и т. п.
Для всех социальных групп, кроме молодежного авангарда и тех, чье положение связано с гуманитарной специализацией, базовые, фундаментальные, наиболее общие регуляторы поведения не являются проблематичными. Проблемой могут быть средства и формы адаптации к изменяющимся социальным порядкам, взаимоотношения со средой, например характер распределения власти и положение группы или изменение экономической ситуации и шансы группы и т. д. Таким образом, процесс дифференциации литературных форм предполагает дифференциацию культурную и социальную. Нестабильность семантического космоса и множественность (энтропийность) ценностей, не согласующихся между собой, определяют функционирование институтов, связанных с сохранением этих форм и их отбором. В иные типы литературной культуры (прежде всего – массовой, тривиальной) ни критика, ни литературоведение не спускаются. Так, ни средневековая культура, ни народная культура этих посредников не знают.
Типологический анализ социального изменения в литературе
Основные типы литературных (повествовательных) структур были выработаны еще в конце XVIII – начале XIX вв. представителями «высокой» литературы (мелодрама, детектив, роман воспитания и проч.). Прежние высокие стандарты литературы были в значительной степени «опустошены» от конкретно-исторического содержания и реалий ситуации перехода от сословного общества к обществу массовой культуры и затем абсорбированы определенными слоями массовой культуры в качестве устойчивых механизмов стабилизации чужих воздействий и влияний (главным образом, отмеченных в качестве «чужого» и «высокого», но с резкой негативной оценкой). Например, структура мелодрамы[121] в момент своего рождения фиксировала разрывы ценностно-нормативных систем трансформирующегося сословного общества с четко обозначенными культурными границами образов жизни – стиля поведения и потребления, этического кодекса, основных устремлений, демонстративных средств и проч. Но позднее она стала механизмом заимствования и усвоения культурных образцов социально привилегированных групп другими слоями.
Усвоение это, однако, не имеет характера простого дублирования образца. Происходит глубокая трансформация его содержания. Интерпретации подлежат, прежде всего, аскриптивные характеристики (т. е. снимаются «знаковые» значения родовитости, классовой или сословной принадлежности, при негативном изображении самих их носителей. В этом смысле примечательна романтическая фигура аристократа-злодея и соблазнителя)[122]. Ценностные предикаты сословного образа поведения универсализуются до «всеобщих», «природных», «естественных» и в этом своем качестве начинают трактоваться как психологические определения (именно здесь подключаются и проявляются идеологические механизмы и интересы). Сюда относятся такие культивированные аристократией формы социального поведения, как «рыцарство», благородство, личная верность, культ служения, фаталистичность, т. е. принципиальная неинструментальность поведения, бескорыстие, самоотверженность (что для нас может быть синонимом коллективности, сословности этики в отличие от индивидуализма протестантского буржуазного активизма и предпринимательства), неизменность личных принципов в различных жизненных испытаниях, короче, недостижительские признаки идеала. Освобожденные от их социального носителя, эти качества становятся «природными» или «душевными», «психологическими» свойствами идеального образца человеческой природы, безупречного поведения. Это, например, очень заметно в популярных мелодраматических романах А. Дюма, хотя они в общем довольно поздние по происхождению (буржуазность их и мелодраматичность почти затушеваны в сравнении, скажем, с Бомарше). Примечательна здесь регулятивность подобных предикатов – их оторванность от любых конкретных социальных персонажей и масок.
