Книга Стань моим завтра - Эмма Скотт

Зельда насупила брови, и я подумал, что иду по тонкому льду. Критиковать чье-то творчество – опасное занятие, даже если делаешь это с самыми благими намерениями. Когда она заговорила, в ее голосе звенело напряжение, и я понял, что был прав.

– В ее жизни куча конфликтов, – сказала она. – Вся ее жизнь – один большой конфликт. Ее терзает чувство вины. Она ведь допустила, что ее ребенок…

Зельда покачала головой и сжала маленькие ладони в кулаки.

– Ее дочку убили. А она не смогла это предотвратить. Она живет с этим каждый день и испытывает облегчение, только когда убивает тех, кто пытается предать этой бесконечной боли других матерей. Другие семьи. Других сестер…

На этом слове ее голос дрогнул.

Господи, что здесь происходит?

Я осторожно поставил пиво на столик.

– Зельда…

– Вот он твой конфликт, – произнесла она дрожащим голосом и захлопнула портфолио.

Она сморгнула слезы за стеклами очков, но я успел их заметить.

– Тебе сейчас не нужна ванная? Я приму душ, чтобы не нужно было… Чтобы утром мы… не мешали друг другу.

– Послушай, прости, если я…

– Ты ничего не сделал. Все хорошо.

Она хлопнула дверью в ванную, прежде чем я успел извиниться за то, что полез к ней с вопросами. Ее графический роман явно был не просто приключенческим экшеном, как она его описала. Она отреагировала так не потому, что хотела защититься от критики. Дело было совсем в другом.

Из ванной послышался шум воды. Я опоздал.

«Здесь есть душа, – думал я, перебирая пальцами страницы ее работы. – Просто она погребена под тяжестью невыносимой боли».

Бах!

Я выключил свет и залез в постель. Зельда лежала на чертовом надувном матрасе, который я уже ненавидел. Мы обменялись сухими пожеланиями спокойной ночи и погрузились в гнетущую тишину. Время тянулось, а сон все не шел. У меня было ощущение, что мы оказались в неравном положении. Что, если я не скажу что-нибудь, следующие два дня мы оба будем чувствовать себя так, словно она ходит по дому голой, в то время как я полностью одет.

Со стороны матраса послышалось беспокойное шуршание, и я решил рискнуть.

– Зельда, – сказал я в темноту. – Ты не спишь?

– Нет, – ответила она. – Не получается заснуть.

– Это все я виноват.

– Нет, ты что. Прости, что так слетела с катушек. Я ценю то, что ты пытался помочь, просто мой роман…

Она вздохнула.

– Я не знаю, как его исправить, потому что сейчас он именно такой, каким должен быть.

– Я понимаю. Мне нравится твоя история, Зельда.

– Правда?

– Да. И мне понравились твои слова про то, что будущее станет светлее, если облегчить груз несчастий, произошедших в прошлом. Это и моя история тоже. Именно поэтому я и согласился участвовать в ограблении, за которое сел в тюрьму на два года.

– Что ты имеешь в виду?

Даже в темноте и на расстоянии, разделявшем наши кровати, я видел, как блестят ее большие глаза.

– Дедушка взял меня к себе, когда мне было восемь лет. Моя мама-наркоманка и отец-алкоголик бросили меня, поэтому дедушка начал обо мне заботиться. Он делал все, что мог, следил, чтобы я ходил в школу. У него не было ни денег, ни хорошей работы, но зато была внутренняя целостность. Это единственное, что он мог оставить мне в наследство, а я его подвел.

Я перевернулся на спину и, переплетя пальцы, положил руки под голову.

– Участие в ограбление шло вразрез со всеми его принципами, но тогда мне уже исполнился двадцать один год, я пахал на двух работах, а он лежал в хосписе. Цирроз печени. Я знал, что у него мало времени, и хотел дать ему лучшую жизнь. Свозить его в какое-нибудь красивое место, пока он не умер. Может быть, на теплый пляж, где он смог бы посидеть на песке и, куря трубку, подставить лицо солнцу.

– Но этого не произошло, – мягко проговорила Зельда.

– Нет. Меня поймали. Дедушка умер через три дня после того, как начался мой тюремный срок. Медсестры из хосписа говорили, что ясный ум покинул его раньше. Он не знал, что я совершил. Не знал, что я пытался взять чужое и что из-за этого погиб человек. Он ничего этого не знал.

Я повернул голову в сторону, чтобы посмотреть на Зельду.

– Только по этой причине я до сих пор могу вставать с кровати по утрам.

Я представил, что моя история зависла в воздухе между нами в виде облачка с напечатанными словами, которые Зельда могла прочесть, а я не мог взять обратно.

– Твой дедушка очень хорошо тебя воспитал, Бекетт.

– Он сделал все, что было в его силах, но я все испортил. Я совершил огромную, кошмарную ошибку. После такого непросто оправиться.

– И ты сделал бы что угодно, чтобы изменить прошлое.

– Да, – согласился я. – Что угодно. Я бы пришел в агентство «Проект “Бабочка”».

– Я тоже, – сказала Зельда. – Я сделала бы даже больше, чем что угодно.

Я повернулся боком, чтобы видеть ее лицо. Я был готов слушать, если она захочет говорить дальше, или молчать, если она решит, что пора засыпать. Она заговорила. Из гнезда, в которое она превратила одеяло, донесся ее голос, полный глубокой, вязкой боли. Слова выходили наружу из какого-то потаенного, одинокого уголка ее души. Они были проржавевшими от того, что так долго без надобности лежали на дне этого мрачного колодца. Внезапно даже сумрак, стоявший в нашей квартире, показался мне не таким темным.

– Мою сестру похитили, – сказала Зельда. – Ей было девять. Мне – четырнадцать. Это произошло на моих глазах.

Во мне напряглись все мышцы до единой.

– На твоих глазах?..

– Да. Я все видела, но не смогла этому помешать. Я пыталась. Я бежала так быстро, как только могла, но фургон ехал быстрее. Я кричала так громко…

Она осеклась, и я зажмурился в темноте, пытаясь прогнать из головы образ маленькой девочки с развевающимися черными волосами, бегущей вслед за сокровищем, которое ей было уже не догнать.

– Господи, Зельда…

– Но я… всех подвела. Я подвела сестру. Подвела маму с папой.

Она судорожно вдохнула.

– Вот почему у меня случаются панические атаки в кафе, когда мне задают вопросы о семье. Я не приезжаю домой, потому что там у меня начинаются истерики, да я и не хочу туда ехать. Чувство вины сжигает меня изнутри, как пожар.

– Они же не винят тебя в том, что случилось?

– Нет, – ответила она. – Но это и не нужно. Я знаю, что произошло. Я там была.

Я вдруг понял, что, сам того не замечая, сжал руки в кулаки.