Книга Саша и Шура - Анатолий Алексин

– Тону-у-у! – заорал я что было силы. – Тону-у-у!..

Я и раньше не умел плавать никаким определённым стилем, а тут сразу и по-собачьи тоже разучился.

– Тону-у-у!..

Сильная рука схватила меня за волосы, потом за плечи и потащила обратно к берегу.

– Прекра-асно! Прекра-асно!.. – с трудом отдуваясь, в самое ухо нахваливал меня Головастик. – И пузыри такие по воде запрыгали естественные… И заорал ты просто гениально! Смотри, все со своих мест повскакали. Смотри!..

Голос у него прерывался, дыхание перехватывало, но я, хоть и нахлебался холодной воды, соображал, что Головастик от меня в полном восторге.

Уже возле самого берега я вспомнил, как мы в прошлом году спасали Веника, как откачивали, растирали его и как ему после этих медицинских процедур стало совсем плохо.

– Ты только не откачивай меня, пожалуйста, – тихо попросил я Головастика.

– Верну тебе нормальное дыхание – и всё, – сам задыхаясь от напряжения, сказал он.

– Но я ведь прекрасно дышу… Мне ничего не надо возвращать!

Тут Кеша окончательно вытащил меня на песок. Он не дал мне сразу подняться, а сперва приложил ухо к сердцу, будто и так не было видно, что я жив и сердце моё ещё пока не остановилось. Увидев, что нас окружили со всех сторон, Кеша потёр мне немного живот, потом поводил рукой взад и вперёд где-то возле горла, а потом я вскочил на ноги – и огляделся…

Вокруг нас собрался весь пляж. И лица у всех были такие испуганные, будто это их только что спасли, а не меня.

– В воронку попал… – тихо, словно оправдываясь перед этими переполошёнными людьми, сказал я. Мне и правда было за что извиняться: ведь все они из-за меня повыскакивали из воды или покинули свои пледы и деревянные лежаки.

– А разве здесь есть воронки? – спросил кто-то. Кешка сразу ухватился за этот вопрос и пошёл, и пошёл объяснять все особенности реки Белогорки, так что отдыхающие только успевали головой вертеть, следя за его руками.

– Воронок здесь много! И ямы есть! Во-он, видите, где тёмная вода, там холодная воронка. Она-то как раз Шуру и затянула… А там вон, видите, правее, посреди реки – тёмная полоса; там ямы опасные. Купаться там нельзя! А во-он там…

Кешка объяснял довольно долго, во все стороны размахивая руками, так что обо мне все почти забыли. Но о Головастике-то никто не позабыл!

– Какой смелый! – раздавалось со всех сторон. – Какой стремительный! Ка-ак он в воду сиганёт да ка-ак его за волосы схватит!.. Да ка-ак к берегу потащит. Герой! Настоящий герой!..

Головастик смотрел на меня виноватыми глазами: «Прости, мол, что меня нахваливают! Ты жертвовал собой, а из меня тут героя сделали…» Но мне от этого было не легче. Тем более, что подходили всё новые и новые люди и им начинали рассказывать подробности;

– Этот вот, который плавать не умеет, совсем уж посинел, сознание потерял… Вы не смотрите, что он сейчас такой бодренький: в себя пришёл! Его вот этот… товарищ полчаса откачивал, к жизни возвращал. Премии надо таким давать! Медали!.. Он и про ямы и про воронки нам рассказал: река-то, оказывается, опасная!

– Надо бы на особо угрожающих местах предупредительные знаки поставить! – предложил кто-то. – А то ведь не все вас, молодой человек, сегодня слышали. А знать это всем надо!

Кешку-Головастика уже и на «вы» называли и «молодым человеком», а про меня только сказали, что я «посинел» и «не умею плавать». Но это было лишь началом… Потом все вдруг вспомнили обо мне, грозно повернулись в мою сторону и, как по команде, стали меня отчитывать:

– А этот-то хорош! Посмотрите на него: плавать не умеет, а прямо в воронку полез!..

Круглая Кешкина голова покраснела, и даже сквозь белую метёлочку волос стал просвечивать розовый цвет.

– Он плавает лучше меня, если хотите знать! Ему судорога мышцу свела. Это со всяким может случиться! Вас, что ли, самих судорога никогда не хватала? А он эту реку пять раз туда и обратно переплывёт… Если, конечно, захочет!

Неожиданно раздался какой-то истошный крик: «Где он?! Где он?!»

– Вот он! Вот он!.. – отвечали все, расступаясь и указывая на меня.

Я увидел переполошённую Ангелину Семёновну, которая, раскидывая всех в стороны, пробивалась к самому центру событий, то есть ко мне. Но я её, оказывается, совсем не интересовал. Она вдруг круто переменила курс, метнулась в другом направлении и, пригнувшись, стала кого-то обнимать, целовать, приговаривая: «Он здесь! Он здесь, мой мальчик! Он здесь, мой единственный!»

Все снова посторонились, – и тогда я увидел её «единственного» Веника, смущённого, с гранёным стаканом в руке. Ангелина Семёновна осыпала его поцелуями.

Веник, наверное, только что прикладывался к источнику полноты, куда он всегда ходил со своим собственным стаканом: Ангелина Семёновна говорила, что, если пить из источника просто так, широко разинув рот, можно превысить медицинскую дозу (которую, по нашей просьбе, определил для Веника мой дедушка) и чересчур располнеть. Тем более, что у Веника в этом смысле «плохая наследственность». (Тут, конечно, Ангелина Семёновна имела в виду себя.)

Молодой человек в плавках и спортивной шапочке на голове ткнул пальцем в Веника:

– И он тоже тонул?

– Нет, он не тонул! Он никогда не сделал бы этого, зная, какое у меня слабое сердце! – причитала Ангелина Семёновна. – Ведь правда, Веник: ты никогда не будешь тонуть?

– Ну, ма-ама…

– Так чего же вы его целуете? – поинтересовался кто-то.

– За то, что он не рискует собой. Своей жизнью!..

– А риск – благородное дело! – насмешливо заявил молодой человек в плавках и шапочке.

– Вот вы собой и рискуйте! – повернулась в его сторону Ангелина Семёновна.

– Ну, мама… Это же как-то некрасиво, нехорошо, – пытался остановить её Веник.

– Ах, я ничего не могу с собой сделать! Дай мне прижать тебя к сердцу!.. – восклицала Ангелина Семёновна.

Наконец Ангелина Семёновна вспомнила обо мне. Она оставила своего Веника в покое и бросилась в мою сторону. Но я вовремя увернулся, и ей не удалось прижать меня к сердцу.

– В прошлом году, – стала громко рассказывать всем Ангелина Семёновна, – его мама ещё в Москве поручила мне шефствовать над Шурой. И всё было изумительно. В прошлом году он ни разу не утонул. И даже попыток таких не делал. А сейчас он без материнского глаза – и вот…

Тут я неожиданно понял, что бледнолицый и худенький Веник не зря носил в прошлом году матросскую шапку с надписью «Витязь», – он твёрдым шагом, держа впереди гранёный стакан, подошел к Ангелине Семёновне и сказал:

– Хватит, мама! Шура, я уверен, обойдётся без твоего шефства…